НОВАЯ  ОПРИЧНИНА

По материалам сайта «Институт динамического консерватизма»

… можно предположить, что неоопричнина XXI в., если она возникнет, будет самым горьким лекарством, расплатой за беспредел постсоветского периода, и ударит она, как это всегда бывает в истории, не только по виноватым.

… Опричнина — болезненное, смертельное средство лечения смертельной болезни. Но спрашивать нужно не с опричников, они сами — боль, а с тех, кто запустил болезнь или даже культивировал её.

… Именно опричнина делает в русской истории грязную работу, вычищая грязь и гниль, сгоняя русских Емель с печи и, подобно швейковскому капралу, напоминая им: «Помните, скоты, что вы люди».

А. Фурсов. «Опричнина в русской истории»



СОДЕРЖАНИЕ

* * *


Андрей Фурсов
ОПРИЧНИНА В РУССКОЙ ИСТОРИИ —
воспоминание о будущем или
кто создаст Четвёртый Рим?

Расширенная авторская версия доклада на круглом столе «Опричнина и опричная идея: мифы и историческая действительность» в Институте динамического консерватизма.

ИДК, 12.03.2010


—  Скоро подует восточный ветер, Уотсон.

—  Не думаю, Холм. Очень тепло.

—  Эх, старик Уотсон. В этом переменчивом веке только вы не меняетесь. Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой ещё никогда не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, и, может, многие из нас погибнут от его ледяного дыхания. Но всё же он будет ниспослан богом, и когда буря утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее.

А. Конан-Дойл. «Его прощальный поклон»


И от ветра с Востока пригнулись стога,
Жмётся к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.

В. Высоцкий. «Мы вращаем землю»


Опричнина — ключевое событие русской истории последних пяти веков. Именно она заложила фундамент той уникальной формы власти — автосубъектной, — которая мутировала, слабела, возрождалась, менялась и почти при каждой серьёзной смене не только оставалась самою собой, но и приобретала всё более чистую, свободную от собственности и «классовых привесков» (В. В. Крылов) форму — la plus ça change, la plus c'est la même chose («чем больше меняется, тем больше остаётся собой»). Более того, опричнина стала не только фундаментом, но одновременно и эмбрионом этой власти, которой суждено было развиваться по схеме «преемственность через разрыв».

Наконец, опричнина подарила русской истории один из её главных (неглавных больше) принципов — опричный, который, отрицая княжебоярский принцип, оттолкнувшись от него, породил принцип самодержавный и таким образом оформил и, если угодно, замкнул триаду, придав, как это ни парадоксально, обоим принципам самостоятельный характер и заставив их жить собственной жизнью. И в этой собственной жизни каждого принципа именно опричный связывает самодержавно-национальный («народный») и олигархический (княжебоярский) принципы и в известном смысле снимает (в гегелевском, диалектическом, смысле) противоречия между ними.

Опричнина, как и её создатель Иван Грозный, — оболганное явление нашей истории, порой сознательно, порой от непонимания. Оболганное как большими мастерами науки и литературы (например, на первых страницах замечательного романа А. К. Толстого «Князь Серебряный» мы сталкиваемся с некими мерзавцами, коими оказываются опричники. Конечно же, среди опричников, как в любой «чрезвычайке», хватало «биологических подонков человечества» (И. Солоневич), но суть-то явления ускользнула от «второго Толстого». Как ускользнула она и от мелкой шантрапы от тех же науки и литературы, а теперь ещё и кино (достаточно вспомнить фильм «Царь»).

В докладе я хочу остановиться на нескольких вопросах:

1  опричнина как историческое явление, его корни — они столь же необычны, как сама опричнина;

2  фактическая сторона дела — очень кратко, основные вехи;

3  суть опричнины, её причины, последствия — кратко-, средне- и долгосрочные;

4  опричный принцип русской истории в противовес олигархическому и самодержавному, с одной стороны, и институциональному, с другой;

5  реализация опричного принципа в русской истории;

6  «грозненские» (Иван IV, Сталин) и «питерская» (Пётр I) версии опричнины;

7  нужна ли и возможна ли в России сегодня (или завтра) новая опричнина (нео-опричнина) или, точнее, нужно ли и возможно ли возвращение опричного принципа в той или иной форме, и если да, то какова может быть цена.

Истоки опричнины — издалека долго

Причины, породившие опричнину, уходят в XIV–XV вв., в ордынскую эпоху — «Крот Истории роет медленно» (К. Маркс). Превращение русских князей в улусников Золотой Орды принципиально изменило конфликты в среде русской знати, их вектор. Если в домонгольскую эпоху они по своей логике мало чем отличались от западноевропейских, то под владычеством Орды они стали иными. Поскольку княжества боролись за место под «ордынским солнцем» (или под «ордынским зонтиком») и от этого зависела судьба не только князя, но и бояр, последние, чтобы взять верх над соперниками, т.е. другими княжествами, должны были поддерживать своего князя, а не бороться с ним, не раскачивать лодку. В результате побеждали те княжества, в которых отношения князя и боярства приобретали характер симбиоза, превращаясь в «княжебоярский комбайн», штуку вполне олигархическую.

Больше и быстрее всех в создании «комбайна» преуспела Москва, и это стало залогом её побед. Именно настырные московские бояре в 1359–1363 гг., когда ярлык на правление был отдан Ордой суздальскому князю Дмитрию Константиновичу, постоянно ездили в Сарай и не нытьём, так катаньем (и взятками, конечно) выторговали-выклянчили у хана и его «турз-мурз» ярлык для своего князя.

Именно московские бояре во главе с И. Всеволожским в 1432 г. окончательно добились у Улу Мухаммеда ярлыка Василию II, а затем, сохраняя «комбайн» во время «великой замятни», уходили вместе со своим князем в Коломну (1433 г.), Вологду (1446 г.), Тверь (1446 г.), а не оставались в Москве с победителями — Юрием Дмитриевичем и Дмитрием Юрьевичем (Шемякой). Московским боярам нужна была победа, но только «одна на всех», и они, бояре, готовы были не стоять за ценой, поскольку знали: их сила — в князе, а сила князя — в них, поскольку нет у него иной опоры, кроме них.

Разумеется, всё это не исключало конфликтов между князем и боярами. Так, в 1379 г. в Москве был казнён боярин, сын последнего московского тысяцкого И. В. Вельяминов — то была первая публичная казнь в Москве и, что символично, первым казнённым был боярин. Были и другие случаи. И тем не менее до конца XV в., до тех пор, пока была Орда, княжебоярский «комбайн» работал.

Всё изменилось на рубеже XV–XVI вв., когда совпали «уход» Орды, присоединение Москвой огромного массива новгородских земель и женитьба Ивана III на Софье Палеолог. Наличие Орды цементировало княжебоярский «комбайн» перед лицом хана. Теперь, с исчезновением Орды, сам великий князь становился «ханом» (православным), намечая, пока пунктиром, отделение от боярства. При этом внешнее, формальное отделение обгоняло внутреннее, содержательное. Дело в том, что новая (вторая) супруга Ивана III Софья Палеолог сделала всё, чтобы установить при московском великокняжеском дворе новые порядки. При Иване III это не очень-то удалось: хотя Софья и попыталась завести при дворе новый пышный и строгий церемониал по византийскому образцу, отношения князя и бояр в целом оставались «по старине», патриархально-домашними. Однако с вокняжением в 1505 г. Василия III всё изменилось — новый князь, потомок не только Рюриковичей, но уже и Палеологов, повёл себя с боярами как самодержец: практически перестал советоваться с ними, открыто наказывал несогласных, и урезание языка было одним из наиболее мягких наказаний. Так византийская форма обрамила автосубъектное, наведённое Ордой, содержание, и на эту-то форму и «ловятся» историки, не замечая содержание и разглагольствуя о «византийском влиянии».

Однако наиболее важным фактором подрыва княжебоярского «комбайна», заложенной под него бомбой замедленного действия был массив новгородских земель, прихваченный Москвой в 1470-е годы. Этот массив позволил московскому князю начать в невиданном доселе масштабе раздавать земли в качестве поместий, т.е. реально развивать поместную систему. И хотя первый русский помещик (Бориско Ворков) упоминается ещё в 1328 г., реальное развитие поместной системы стартовало в конце XV в. Получали поместные земли в массе своей «дети боярские» (т.е. дворяне). Впрочем, поместьями наделялись и представители боярских родов, однако, прежде всего, поместья были средством существования массы мелкого и среднего служилого люда. В результате появился огромный слой, который численно превосходил князей и бояр, слой, чьё обладание вещественной субстанцией полностью зависело от великого князя (после 1547 г. — царя). Последний был единственным, кто мог оградить их от произвола богатых и знатных. Ну а великий князь получил, наконец, иную, чем боярство, социальную опору, что объективно улучшало его властную позицию внутри княжебоярского «комбайна».

Основные противоречия внутри господствующих групп — между князем и боярством, между боярством и дворянством — наметились уже на рубеже XV–XVI вв. Однако в первое тридцатилетие XVI в. они не приобрели острого характера, оставались латентными — эти десятилетия были относительно спокойным временем в русской истории: экономический подъём, отсутствие крупномасштабных эпидемий, в целом удачная внешнеполитическая ситуация (за исключением поражения при Кропивне в 1514 г. и «крымского смерча» «в исполнении» Мухаммед-Гирея в 1521 г.). В целом Московия неспешно «переваривала» то, что проглотила при Иване III.

Ситуация изменилась к 1550-м годам: процесс «переваривания» закончился, наследие ордынско-удельной эпохи, прежде всего земельный фонд, было «проедено»; бояре, привыкшие к вольнице 1530–1540-х годов, причём к вольнице в отношениях как с малолетним, а затем юным великим князем, так и с «детьми боярскими», потихоньку борзели. Противоречия в обществе по поводу доступа к общественному пирогу различных слоёв господствующего класса, их доли в нём (а в России это доступ только через власть) стали обостряться. При этом противоречия внутри господствующего класса (как между верхами, с одной стороны, и средними и нижними слоями, с другой, так и между наиболее знатными кланами, с другой) обострялись на фоне обострения противоречий между господствующим классом в целом и населением. Такая ситуация сама по себе требовала консолидации господствующих групп, их замирения. Не случайно собор 1549 г. — фактически первый земский собор — был назван Собором примирения, главной задачей которого прекратить боярские злоупотребления властью по отношению к детям боярским.

Задачи консолидации господствующих групп (одна из серьёзнейших задач практически для всех структур русской власти) в рамках централизации власти решали (или пытались решить) реформы «Избранной рады». Однако если первый этап реформ (первая половина 1550-х годов) способствовала некоторой стабилизации социальной ситуации, то на втором этапе стало очевидно, что какие-то группы должны были вынести на себе основное бремя реформ и по всему выходило, что это прежде всего крестьянство и в значительной степени низы и средние слои господствующего класса. И это при том, что по «приговору о службе» 1556 г. весь господствующий класс, т.е. не только помещики, но и вотчинники, становился военно-служилым, проще говоря, ставился под жёсткий контроль центральной власти. Всё это вело к новому обострению противоречий, которое в условиях сложной внешнеполитической ситуации становилось прямой и явной угрозой центральной власти, центроверху. Разрешить эти противоречия или хотя бы максимально смягчить, равно как и двигаться дальше по пути укрепления центроверха, персонификатору последнего без конфликта с боярством было невозможно. Конфликт назревал, первые ходы в нём сделал царь.

В 1562 г. новая духовная грамота несколько отодвинула Боярскую думу (направление удара — власть); затем было издано новое уложение, запрещавшее княжатам продавать и менять старинные родовые земли (направление удара — собственность). К тому же Иван IV объявил решение о пересмотре сделок по княжеским вотчинам аж с 1533 г. То была «чёрная метка», причём весьма адресная: был чётко очерчен первый круг князей, на которых распространялся пересмотр. Так сказать, цели определены, задачи ясны, за работу, товарищи.

В этом «круге первом» оказались представители главнейших родов/кланов суздальской знати — князья Шуйские, Ярославские, Стародубские и Ростовские. По сути царь «вырыл топор» социальной войны с многочисленной и могущественной знатью: 265 представителей четырёх кланов служили в составе Государева двора, 119 проходили службу по особым привилегированным спискам и 17 сидели в Боярской думе в качестве бояр и окольничих. Теперь ситуация могла разрешиться только по-ленински: «кто — кого». А вот у царя в предстоящей схватке не было никаких институциональных средств борьбы. Напротив, все существующие институты защищали московский старый порядок — княжебоярский, работали против царя, жёстко привязывали его к боярству в рамках «комбайна» ордынских времён. Вот эту связь, цепь и предстояло разорвать, уничтожив комбайн, а царя — в качестве элемента этого «комбайна» — освободить, превратив в единодержца.

Но как это сделать? Особенно если учесть, что даже первые шаги царя вызвали ответную реакцию — в Литву бежит и начинает там антигрозненскую пропаганду бывший друг царя Андрей Курбский; духовенство и Боярская дума требуют прекратить гонения на знать (жертвами репрессий пали Репнин и Кашин — князья из рода Оболенских и Овчинин). Ситуация предельно обострилась к концу 1564 г.

Теоретически у царя было два очевидных варианта большой властной игры. Один — опереться в противостоянии с боярством на дворянство в целом как класс. Но, во-первых, дворянство само по себе в грозненское время не было классом, оно станет таковым только во второй половине XVIII в., особенно «трудами» Петра III и Екатерины II, и потому-то немецкая самозванка на русском троне сможет опереться на него в противостоянии и вельможам, и гвардии, разрешив таким образом «казус Анны Иоанновны» (с вельможами-«затейниками»-олигархами против гвардии или с гвардией против вельмож); дворянство как класс ещё предстояло создать, а на это не было времени — целой жизни не хватило бы. Во-вторых, «создание дворянства» потребовало бы наделения его некими правами, а в условиях неоформленности, бытия-в-себе, в неразвитом состоянии центральной власти это было крайне рискованно. В-третьих, это был путь медленный и эволюционный, на который не только не было времени, но который мог быть насильственно прерван.

Другой вариант — выкидывать белый флаг, растворяться в княжебоярстве, в олигархической централизации, что означало опасность для государства, лично царя и даже династии (достаточно вспомнить события марта 1553 г.). Но был третий вариант, неочевидный, на первый взгляд просто немыслимый, и он-то и был реализованНассим Талеб назвал бы это «чёрным лебедем».

Третий вариант — предпринять нечто нестандартное и чрезвычайное, выражаясь шахматным языком, Иван (а он играл в шахматы и по одной из версий умер во время шахматной партии) должен был найти неожиданное продолжение, ошеломив им противника. Царь нашёл решение (и слово, которое — «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся»; тютчевское «слово» меняем на «дело») — заложило основу особой власти в форме самодержавия и определило ход русской истории на несколько веков. Словорешение называлось «опричнина». Необычная форма — княжебоярский «комбайн» — вызвала к жизни и необычное, чрезвычайное средство её устранения, выковала своего могильщика.

Опричнина — как много в этом слове…

3 декабря 1564 г., помолившись в Успенском соборе и картинно (царь был большой лицедей) простившись с митрополитом Афанасием, членами Боярской думы, служилыми людьми, царь с семьёй и ближними людьми «погрузился» в санный поезд и под охраной нескольких сот вооружённых людей отправился на богомолье, увозя к удивлению провожающих, государственную казну и наиболее почитаемые иконы. Миновав Коломенское и Троицкий монастырь, он обосновался в Александровой слободе, которая по сути была естественной крепостью.

Из Александровой слободы царь отправил письмо митрополиту, в котором предъявлял обвинения в адрес боярства и духовенства, говорил о том, что налагает на обидчиков опалу и отказывается от трона, поскольку не может править (казнить и миловать) по своему уразумению. Отречение от царства и одновременно опала — в этом есть определённое противоречие: налагать опалу на высшие чины может только царь, а он-то как раз и отказывается от этой «функции».

В то же время царские гонцы распространили в столице письма (по сути — прокламации), в которых от имени царя говорилось, что опалы налагаются только на бояр, и что на посадский люд гнева нет. Таким образом, царь натравливал посадский люд на бояр, используя, выражаясь марксистским языком, классовые противоречия и, находясь, используя уже другой язык, в режиме активного выжидания. Выжидание это далось царю нелегко: он знал, что играет ва-банк и что может проиграть — всего за один месяц, за декабрь 34-летний царь постарел на несколько лет, ссутулился, облысел. Но паузу выдержал, не сморгнул. Сморгнула противоположная сторона, хорошо помнившая июньский бунт 1547 г. (когда толпа рвала боярина Глинского) и справедливо опасавшаяся народного бунта.

5 января 1565 г. депутация, состоявшая из «высокопоставленных лиц» била Ивану челом сменить гнев на милость, возвратиться на царство и править страной, как ему хочется. Условием возвращения Иван выдвинул признание государевой воли единственным источником власти и закона. Царь становился над верхушкой господствующего класса и её институтами, и бояре согласились. По сути это была революция внутри господствующего класса, ломавшая двухсотлетние княжебоярские устои. Однако царь не был наивным человеком, он прекрасно понимал то, что в начале ХХ в. сформулирует Ленин: грош цена революции, не способной себя защитить. Ну а лучшая защита — нападение. Средство социального защито-нападения Иван Грозный изобрёл сам — то была опричнина.

Объявив о возвращении, царь в то же время поставил депутацию в известность, что частью страны будет управлять сам, с помощью своих людей; в этой части не будет Боярской думы, приказов и т.п. Царь решил «учинить на своём государстве себе опришнину», т.е. выделить особый удел, в котором заводились новые порядки, новая администрация, новая господствующая группа, а точнее, господствующая группа нового типа — опричники.

В начале ХХ в. Ленин сказал: дайте мне организацию профессиональных революционеров, и я переверну Россию — и перевернул, создав новую властную, а затем и социальную систему. Перевернул, правда, с помощью исторических обстоятельств, этой организацией не только не созданных, но и непредвиденных, а главным образом с помощью немецкого Генштаба и банкиров Уолл-стрита. Перефразируя Ленина, Иван IV мог бы сказать: дайте мне организацию особого типа, и я переверну Русь — и перевернул, создав новую властную, а затем социальную систему (самодержавие). Но сделал это без иностранной помощи, чем отличается от двух «антихристов» русской истории — Петра I и Ленина.

Иван Грозный разделил страну на две части: опричнину и земщину. В земщине продолжали править Боярская дума и приказы — но это на бумаге, по сути и её контролировали опричники, лишь формально ограниченные опричной зоной. В последней же опричники хозяйничали и по сути, и по форме. Опричный корпус в разное время достигал численности от 1 тыс. до 5 тыс. человек; отбирал в него сам царь. В корпусе служили представители всех слоёв господствующего класса — князья, бояре, дети боярские (дворяне). Вступление в опричники снимало «ранговые» различия. Это усиливалось тем фактом, что вступая в опричнину, человек должен был отречься от родных и друзей, обязывался служить царю и искоренять крамолу, кусая врагов царя, подобно псам, и выметая измену из страны (отсюда знак опричника — собачья голова и метла).

По сути опричнина была первой в русской истории чрезвычайной комиссией (ЧК), организацией, поставившей чрезвычайный принцип над институциональным. Они потом не раз ещё явятся в русской истории. Гвардия Петра I, ЧК большевиков: «быль царей и явь большевиков», «бред разведок, ужас чрезвычаек» — так об этом напишет Максимилиан Волошин в стихотворении «Северовосток». Но первой стала опричнина, а изобретателем и генеральным/гениальным конструктором был Иван Грозный, крупнейший из авторов русских властных инновационных проектов.

По форме организации опричнина отчасти копировала церковную, точнее — монастырскую. Опричную «братию» возглавлял игумен (сам царь), были в ней пономарь, келарь, рядовые монахи. Была общая трапеза. Верхние одежды были грубыми — нищенскими или монашескими, в руках опричника — посох. Но трапеза была не аскетической, а обильной, изысканной, под грубой верхней одеждой скрывалась одежда из тонкого сукна на собольем или как минимум куньем меху и шитая золотом; на поясе под одеждой висел длинный нож. Перед нами эдакий светский орден мече(ноже)носцев, имитирующий церковный; полтора века спустя в виде «всепьянейшего и всешутейшего собора» Пётр I доведёт до конца эту имитационную, «опускающую» церковь как институт логику.

Иван Грозный дал чёткое название придуманному им чрезвычайному органу, «властному гиперболоиду» — «опричнина». Обычно упоминают только одно значение этого слова: «опричь» значит кроме. Однако есть ещё три значения, и все они работают на новую форму, т.е. адекватно характеризует её содержание. Второе значение «опричнины» — так называли крестьян одной социальной категории, вместе записавшиеся в монастырь (опричнина как — по форме — монастырская братия). Третье значение — вдовья доля: когда погибал или умирал боярин (дворянин) и некому было служить (нет ни детей, ни племянников или есть только дочери), большая часть владений отписывалась в казну, а часть — «опричнина» — оставлялась вдове. Большой любитель поюродствовать (и чёрного юмора) царь со смаком применил «вдовью» интерпретацию к своему новому уделу. Наконец, четвёртое значение — «опричниной» называли изысканное, самое вкусное блюдо, которое подавалось для лакомства после того, как основная часть гостей отбывала и за столом оставались хозяин и самые дорогие гости — «лутчие люди». Это значение опричнины как нельзя лучше характеризует несоответствие скромной формы и разгульного содержания опричнины.

ЧК под названием «опричнина», по мысли царя, должна была сломить сопротивление знати. Но сопротивление чему? Какое сопротивление стремился упредить царь? Сопротивление тому, что составляет главное по сути в опричнине — так называемый «земельный террор». Именно он был «основной операцией», которую должен был обеспечить и прикрыть физический террор, творимый опричниками. Последний был важен, особенно в самом начале, чтобы запугать, как говаривал уорреновский Вилли Старк, «чтобы их внуки в этот день описались, сами не зная почему». Но физический террор, масштабы которого сильно преувеличены, не был ни единственным, ни тем более главным в опричнине. Главным было «перебрать людишек» и их земли; иными словами, осуществить обещанный пересмотр княжеских сделок по земле, совершённых после 1533 г., т.е. после того, как со смертью Василия III ослабла государева узда на шее боярства. Конкретно речь шла о том, чтобы снять князя или боярина с насиженных мест, даже если это его вотчина, и переселить в другое место, выделив ему там землю — практика вполне ордынская. Но дело было не столько в собственности, в подрыве экономических позиций, хотя и в этом тоже, а во власти: «земельный террор» рвал связь князей с их детьми боярскими, у них «переменялся двор», и их позиции слабели. Недаром одной из любимых фраз Ивана Грозного была «перебрать людишек». О том, к каким результатам привёл «перебор» — чуть позже, а сейчас — кратко — об основных событиях опричнины.

Уже в 1565 г. состоялись первые казни. В 1566 г. возник конфликт 300 земцев — участников Собора 1566 г. с царём (челобитная об отмене опричнины). В 1567 г. — новые репрессии. В 1568 г. вспыхнул конфликт царя с митрополитом Филиппом. В следующем году был уничтожен последний удельный князь Владимир Старицкий с семьёй. В 1570 г. был разгромлен Новгород и проведено дело «о новгородской измене» в Москве. За этим последовал второй тур «московского дела» — арест, казни и уничтожение полутора десятка опричников, включая Вяземского, Черкасского, Басмановых.

За время опричнины было пролито немало крови — особенно по сравнению с правлением Василия III. Однако по сравнению с тем, что творили современники Грозного царя в Западной Европе — Карл IX во Франции во время религиозных войн (Варфоломеевская ночь и другие погромы), Генрих VIII и Елизавета I в Англии, герцог Альба по приказам испанского Филиппа II в Нидерландах — действия Ивана IV выглядят весьма и весьма умеренно. О злодействах западных королей и королев критики Ивана IV, как западные, так и отечественные, почему-то не вспоминают, а ведь всё познаётся в сравнении. Позиция западных пропагандистов разных веков понятна: им нужно очернить Россию, русских и их царя и обелить себя — одним из качеств западной цивилизации является фантастическая самоопология, изощрённое самооправдание, умение табуизировать неприятные темы (инквизиция, религиозный террор, колониализм и др.). Менее понятна позиция местных автофобов, раздувающих до вселенских масштабов то, что не идёт ни в какое сравнение с социальными преступлениями западных верхов и не выходит за рамки статистической («аристотелевской») нормы. Я уже не говорю о том, что становление центральной власти повсюду в Европе во время кризиса «длинного XVI века» (1453–1648 гг.) протекало с кровью, и русские «потоки» были, пожалуй, одними из самых малых. Тем более, что длилась опричнина всего семь лет, а затем, в 1572 г. была отменена.

Стоп. Откуда мы знаем, что она была отменена? И если была, то в каком смысле? Именно «отмена опричнины», прояснение этого вопроса позволяет лучше понять её причины, суть и результаты, пролить на них свет.

1572 год — куда подевался «гиперболоид инженера Грозного»?

Впервые предположение об отмене опричнины высказал — без каких-либо доказательств — большой выдумщик по части русской истории Карамзин в 1825 г. Тезис был принят. В 1925 г. были опубликованы мемуары Штадена — немца, жившего в России во времена опричнины. Штаден, представивший себя в мемуарах опричником, заявлял, что опричнина была отменена в 1572 г.

Я согласен с Д. Альшицем, что Штадену верить нельзя. Опричником он не был, жил в земщине и сбывал награбленное опричниками. Барыга, враль, не имевший доступа к серьёзной информации. Действительно, за упоминание слова «опричнина» с 1572 г. били кнутом — и что?

Какие ещё аргументы приводятся в пользу того, что царь разочаровался в опричнине и потому отменил её. Таких аргументов два, и их убедительно опроверг Д. Альшиц.

Первый аргумент — «битва на Молодех» 1572 г., когда русские, правда, дорогой ценой, нанесли сокрушительное поражение крымцам в 45 км от Москвы. Попутно замечу, что эта битва, значение которой историки, прежде всего либеральные, преуменьшают (а то и вовсе не упоминают эту битву), как минимум, не менее важна, чем Куликовская — потерпи русские поражение, и пришлось бы платить дань крымскому ханству.

Некоторые историки, не приводя конкретных аргументов, утверждают по поводу битвы «на Молодех»: опричники-де показали, что могут мордовать только мирное население, что они «молодца против овца, а супротив молодца — сами овца»; поэтому якобы не надеясь на своих «кромешников», царь перед битвой «разбавил» войско земскими полками, они-то, под командованием Воротынского, и выиграли сражение. Всё это, однако, досужие домыслы. Во-первых, представление о низкой боеспособности опричного войска ни на чём не основано. Во-вторых, в битве опричные полки под командованием Хворостинина показали себя, как минимум, не хуже земцев. В-третьих, что касается объединённого земско-опричного войска, то оно было создано не потому, что царь сомневался в боеспособности опричников, а по совсем другой причине — именно потому, что полагался, прежде всего, на опричников. Дело в том, что в 1568 г. был раскрыт заговор под руководством боярина Фёдорова. Заговорщики планировали силами земских полков перебить опричные, захватить Ивана Грозного и выдать его полякам. Вот после раскрытия заговора и было решено создать общее опрично-земское войско, в котором опричный сегмент выполнял функцию коллективного «политкомиссара».

Второй аргумент: в 1571 г. царь начал казни опричников, это якобы означает, что он разочаровался в опричнине и на следующий год отменил её. Начать с того, что опричников казнили не за то, что они опричники, а в каждом случае была своя конкретная причина. Это первое. Второе заключается в том, что казни решали проблемы отношений внутри опричного корпуса, были, если пользоваться терминологией Мао Цзэдуна, «исправлением стиля»: репрессии проводили не земцы, а сами же опричники — Малюта Скуратов и Василий Грязной, т.е. одна часть ЧК с одобрения царя устранила другую часть. И, наконец, самое главное: после так называемой «отмены опричнины» опричники заполнили Государев двор, опричное правительство стало называться «дворовым», функционировало оно до самой смерти царя, а точнее, не просто функционировало, а проводило прежнюю политику; правда, физического террора поубавилось (в нём уже не было нужды — воля противников была сломлена, к тому же Борис Годунов усовершенствовал унаследованный от своего тестя Малюты Скуратова «политический сыск», и во многих случаях достаточно было профилактических акций в режиме активного противодействия), а вот механизм земельных перераспределений опричного типа продолжал действовать. Государев двор, «накачанный» опричниной, стал главным органом власти, изменив своё положение по отношению к Боярской думе. Без опричнины такого изменения в положении и роли «президентской администрации» XVI в. и помыслить себе нельзя.

Так что же изменилось? Лишь «знаки и возглавья» (М. Волошин), т.е. изменилось — исчезло — слово. Но не дело по своей сути. Дело изменилось по форме: опричнина из ЧК превратилась в регулярную организацию, в — худо-бедно — институт. Рискнёт ли кто-нибудь сказать, что когда в начале 1920-х годов ЧК переименовали в ГПУ, её отменили? Конечно же нет, она стала постоянно действующим институтом.

К 1572 г. опричнина выполнила свою чрезвычайную функцию «страха и ужаса», подмяла существовавшие до неё органы власти, во многом обесценила их, «укатала-уездила» опричную территорию, подготовив её к новой жизни.

В этом смысле — «следствие окончено: забудьте» — опричнина была отменена, но не она растворилась в окружающем мире, а в значительной степени растворила его в себе. Как показали события правления Фёдора Иоанновича и Смуты, растворили недостаточно, чтобы превратить шествие новой власти в триумфальное. Но как показало всё правление Михаила Романова и уже первые (до 1649) годы правления Алексея Романова, растворили достаточно, чтобы сделать процесс изменений властно-необратимым. В 1649 г. Соборным уложением правнук любимой жены Грозного царя Анастасии Захарьиной-Юрьевой полностью восстановил самодержавие, спроектированное прабабкиным мужем.

Опричнина исчерпала себя не в том смысле, что разочаровала царя, а в том, что за семилетку решила поставленные чрезвычайные задачи и была институциализирована в виде старого по форме, но совершенно нового Государева двора — «чрезвычайки» по определению не вечны. Можно сказать, что и царь, и боярство (правда, последнее не по своей воле) нырнули в котёл с кипящей водой, только царь, в отличие от героя ершовского «Конька-горбунка», в котле не сварился, а вынырнул «добрым молодцем» (не в прямом смысле слова, в прямом он вынырнул облезшим стариком, разве что не Хоттабычем; впрочем, некоторые властно-магические качества благодаря новой технологии власти приобрёл), а вот коллективный боярин — «бух в котёл и там сварился». Я не злорадствую — иллюстрирую. Тем более, что у бояр была своя правда, но то не была системная правда русской истории — столкновение правд всегда трагично.

Опричнина: цели и результаты

Итак, отмены бывают разные, и отмена отмене — рознь. Здесь возникает вопрос о социальной природе, целях и результатах опричнины. Поэтому среди историков нет единодушия. С. М. Соловьёв, автор знаменитой «Истории России с древнейших времён» видел в опричнине форму борьбы государственного строя с боярским, который, выходит если не антигосударственным, то негосударственным. В. О. Ключевский вообще не считал опричнину чем-то закономерным и целенаправленным, а видел в ней проявление страха царя, его паранойи. С. Ф. Платонов ничтоже сумняшеся квалифицировал опричнину как средство пресечения княжебоярского сепаратизма. Н. А. Рожков результаты опричнины усматривал в землевладельческом и политическом перевороте. М. Н. Покровский — вполне в духе своего подхода — трактовал опричнину как средство перехода от феодализма к торговому капитализму и от вотчины — к прогрессивному мелкопоместному хозяйству. Советские историки в своей массе рассматривали опричнину сквозь классовую (а часто — вульгарно-классовую капиталоцентричную) призму, трактуя самодержавие как классовый орган дворянства и подчёркивая его антибоярскую направленность, причём главной сферой борьбы объявлялась собственность, землевладение.

Рассмотрим некоторые точки зрения. Начнём с Платонова, с якобы стремления княжат и бояр к сепаратизму. Подобный подход, на мой взгляд, неправомерно переносит на русскую почву западноевропейские реалии — на средневековом Западе феодальная знать действительно имела сепаратистские устремления. Однако на Руси ситуация была иной, и дело даже не в той общей причине, что у нас феодализма не было. Причина вполне конкретна: Русь практически не знала примогенетуры, т.е. наследования старшим сыном всей земли, как это было на Западе. В результате на Западе имела место концентрация из поколения в поколение земли в одних руках — и чем древнее род, тем, как правило, больше у него земли, отсюда — формирование крупных земельных массивов, способных к экономическому обособлению, а следовательно, к властному сепаратизму.

На Руси свою долю наследства, прежде всего землю получали все сыновья — принципа примогенетуры не было. В результате возникала парадоксальная (с западной точки зрения) ситуация: чем древнее княжеский или боярский род, тем меньше вотчины у его представителей. К середине XV в. уделы даже удельных князей, не говоря о боярском землевладении, раздробились-измельчали до того, что во многих случаях приблизились по своим размерам к вотчинам обычных служилых людей. В следующем веке эта тенденция сохранилась.

Пример. В роду князей Оболенских в XVI в. насчитывалось около 100 мужчин; площадь княжества — 30 тыс. га. В среднем на душу выходит 300 га — я согласен с теми, кто считает, что с 300 га по-княжески не поживёшь, 300 га — это владения служилого человека. А раз так, то чем древнее и знатнее княжеский и боярский род, тем больше, в отличие от западноевропейских «маркизов карабасов» и прочих «синих бород» он зависит от поместий, от централизации, заинтересован в ней. Русские князья и бояре в массе своей выступали за централизацию. Вопрос — за какую. Централизация может быть едино(само)державной, а может — княжебоярской, олигархической. Но об этом выборе «русского витязя на распутье» — позже. Итак, схема Платонова не срабатывает.

«Страх и паранойя царя», «политический маскарад», докладывает Ключевский. Однако всё в опричнине — и тщательность подготовки, и выверенность действий, а главное, чёткая продуманность географии опричнины — опровергает такой подход, демонстрирует его непродуманность, легковесность. Какие земли отошли в опричнину? Самые важные в военно-стратегическом и хозяйственном отношении. Прежде всего это земли, прилегающие к западной границе Руси — шла Ливонская война. В опричнину включили районы добычи соли, зона на севере (Архангельск, Холмогоры). Опричное Среднее Поволжье рассекало волжскую торговлю и ставило её под опричный контроль. Средневолжское купечество весьма выиграло от такого хода, именно в опричнину были заложены здесь основы богатства тех слоёв, второе поколение которых придёт в 1612 г. спасать Москву и восстанавливать самодержавие, причём не только по религиозно-патриотическим, но и по экономическим резонам. Упрощая, можно сказать, что опричная зона в Среднем Поволжье стала вложением властного капитала, непрямым следствием чего стало второе земское ополчение, ополчение Минина и Пожарского.

Москва тоже была разделена на земскую и опричную части таким образом, чтобы из опричной части легко было попасть в опричный же Можайск и двигаться в сторону опричного приграничья — царь страховался и было от чего. Иваном двигала не паранойя, а расчёт, пусть во многом и основанный на страхе. Ключевский противоречит себе, когда сам же утверждает: Иван «бил, чтобы не быть битым».

В советской историографии — две линии, отражающие две проблемы, с которыми столкнулись советские историки. Когда стало выясняться, что опричнина била не только по боярству, но и по другим социальным группам, которые не противостояли централизации (здесь та же логика, что и у С. Ф. Платонова), была сделана попытка разделить опричнину на два этапа: антикняжеский и антибоярский. Но как в таком случае объяснить, что жертвами опричнины стала и часть дворянства, т.е. слоя, явно заинтересованного в централизации? К тому же, как мы помним, князья и бояре тоже были сторонниками централизации. Т.е. опричный каток прошёлся по всем группам, заинтересованным в централизации. Парадокс? Увидим позже.

Второй момент. Длительное время советские историки трактовали опричнину как борьбу за передел земельной собственности; цель борьбы — изменить соотношение крупной и мелкой земельной собственности. Однако А. А. Зимин убедительно показал, что опричнина не подорвала социально-экономические («материальные») основы могущества знати, число княжеско-боярских владений в XVII в. осталось практически прежним, тем более, что шёл процесс «конвергенции» вотчины и поместья. И если судить об опричнине с этой точки зрения, то она, конечно же, своей функции не выполнила, не лишила князей и бояр их собственности — дополнительный аргумент для тех, кто считает, что опричнина провалилась и царь, разочаровавшись в ней, упразднил её.

Оттолкнувшись от вывода А. Зимина, другой советский историк, В. Кобрин заключил: поскольку опричнина не изменила тенденций в развитии земледелия, земельной собственности (напомню, что советские историки в подходе к данному вопросу концентрировались прежде всего на отношениях земельной собственности), то и борьба дворянства в союзе с царём против боярства — миф, тем более, что от опричнины досталось не только боярству, но и дворянству.

Логично? На первый, поверхностный взгляд — да. Но только в том случае, если подходить к опричнине с узкоклассовых позиций. Однако, во-первых, «классы» в докапиталистических обществах совсем не то, что при капитализме; во-вторых, кроме собственности есть власть и именно она играет решающую роль в русской истории. Я уже не говорю о том, что вся русская история — это история постепенного освобождения власти от собственности, реализация воли к «чистой власти».

Не могу не согласиться с Д. Альшицем, который считает, что, во-первых, конфликт между царём и дворянством, с одной стороны, и боярством, с другой — не миф, но объект этого конфликта — не собственность. Во-вторых, все — и царь, и бояре, и дворяне — были сторонниками централизации, а значит удары по всем этим группам могут иметь какую-то логику, но иную, нежели узко если не сказать вульгарно классовая. Тот факт, что некие группы дружно выступают за централизацию, не исключает возможности различий между ними — вплоть до острейших, антагонистических. И касались они вопроса: за какую централизацию — едино/самодержавную или олигархическую? в чьих интересах — центроверха или верхних слоёв господствующего класса? каким способом — центроверх будет консолидировать господствующий класс? центроверх будет отражать, выражать или представлять интересы господствующего класса? И многое прочее, а среди этого прочего — главное: как сможет центроверх обеспечить доступ тех или иных групп к «общественному пирогу», т.е. к совокупному общественному продукту вообще и прибавочному продукту в частности.

В XVI в. вопрос «кто — кого» по поводу русской централизации, вопрос о том, какой тип, вариант централизации победит, более конкретно — удастся опричнина или нет, решила специфика русского хозяйства, исследованная Л. Миловым и историками его школы.

Главная черта, характеристика русского аграрного хозяйства — то, что на Руси в силу суровости её природно-климатических и природно-производственных условий создавался (и создаётся) небольшой по своему объёму совокупный общественный (а следовательно и прибавочный) продукт — это так и само по себе и особенно по сравнению с Западной Европой и тем более с Восточной и Южной Азией. В таких условиях средним и тем более нижним слоям господствующего класса прибавочный продукт может достаться только в том случае, если центральная власть, помимо прочего, будет ограничивать аппетиты верхов — как эксплуататорские в отношении угнетённых групп (чтобы сохранялась какая-то часть прибавочного продукта для неверхних групп господствующего класса), так и перераспределительные по отношению к средним и низшим группам всё того же господствующего класса. Только сильная центральная власть могла ограничить аппетиты «олигархов».

Из-за незначительного объёма прибавочного продукта олигархизация власти в России ведёт к тому, что средней и нижней частям господствующего класса мало что достаётся (а эксплуатируемые низы вообще лишаются части необходимого продукта). Поэтому в самодержавной централизации, в индивидуальном самодержавии, в деолигархизации власти были заинтересованы середина и низы господствующего класса, т.е. его основная часть. Она-то и поддержала царя в его опричном курсе: только грозненское самодержавие могло решить проблемы «детей боярских» в их борьбе с «отцами». Так, русское хозяйство сработало на опричнину и на самодержавный вектор развития.

Итак, борьба дворянства и боярства — не миф, но главный объект борьбы — не собственность, а власть, поскольку только власть на Руси регулировала (регулирует) доступ к вещественной субстанции, к общественному продукту.

Самодержавие — это особый строй власти (и собственности), при котором господствующий класс консолидируется вокруг центральной власти, причём консолидируется до такой степени, что само функционирование его в качестве господствующего класса возможно лишь через посредство автосубъектной власти, как её функция. И достигнута эта консолидация была с помощью опричнины, которая и была эмбрионом самодержавия. Встав на ноги, самодержавие реализовало крепостничество как средство и форму гарантии получения своей доли прибавочного продукта именно серединой и «низовкой» господствующего слоя.

Крепостничество — продукт самодержавия, но закрепостителем выступил не Иван Грозный, а Борис Годунов. Однако обратной, если угодно, тёмной стороной обеспечения этих гарантий стала нивелирующая тотализация, функционализация, если угодно — демократизация господствующего класса. Это та цена, которую пришлось уплатить массовым слоям господствующего класса за доступ к минимуму прибавочного продукта. В условиях небольшого объёма прибавочного продукта только единодержавная власть могла обеспечить доступ к нему всех слоёв господствующего класса, но средством и ценой был нивелирующий надзаконный контроль над этим классом и требование от его представителей абсолютной лояльности. Главное — лояльность; нелоялен — значит непривластен, а потому лишаешься земли, а следовательно, прежнего объёма прибавочного продукта. Здесь становится понятно, почему опричнина проехала катком и по части дворянства и вообще по сторонникам централизации.

Логика новой самодержавной власти, а следовательно и опричнины заключалась в нивелировке господствующего класса в целом перед лицом царской власти. Ещё с доопричных времён, с 1556 г. («уравнительное землемерие» Адашева) вотчинники обязаны были служить — власть нивелировала служебное различие поместья и вотчины. В социальном персонаже опричника нивелировались любые различия между представителями господствующего слоя — сами опричники могли помнить, что одни из них — князья, а другие — худородные, «взятые от гноища». А вот с точки зрения опричнины как ЧК, с точки зрения власти, это не имело никакого значения.

Организующим принципом опричнины была лояльность этой ЧК как новой форме власти. Нельзя не согласиться с теми, кто считает: главное в опричнине не то, что страна рассекалась по горизонтали, а в том, что власть рассекалась по вертикали, причём само существование верхнего, чрезвычайного сегмента обесценивало нижний. Именно этот верхний сегмент обеспечивал царю необходимую, критическую массу власти-насилия для разрыва княжебоярского «комбайна». Если когда-то внеположенная Руси масса Орды обеспечила великим князьям власть и в то же время сплотила их с боярством, то теперь внеположенная «остальной», земской Руси масса опричной «чрезвычайки» эту связь рвала — с ордынским наследием рвали с помощью новых, обусловленных этим же наследием и его плодами («комбайном») способом: не будь княжебоярства, не понадобилась бы опричнина. Опричниной Грозный царь ответил не только Киевской эпохе в лице её реликта Новгорода, но и Орде. В то же время это был ответ на давление Запада — экономическое, военно-политическое и, что не менее важно, духовное. Но это отдельная тема, над которой интересно работает замечательный историк И. Я. Фроянов.

Формально, внешне опричнина, т.е. рождение новой власти, нового строя выглядело как возвращение к удельной старине: опричнина воздвигалась, надстраивалась над остальной, земской Русью для решения задач, которые из-за слабости общественных сил и институтов, из-за низкого уровня совокупного общественного продукта и связанных с этим медленных темпов общественного развития, из-за создания и консервации в ордынскую эпоху особой властной формы — княжебоярского «комбайна» — могли быть решены только в режиме «чрезвычайки», как в плане организации, так и в плане времени.

Опричнина до конца «дотёрла» удельную систему, устранив даже её следы; окончательно «переварила» Новгород и в значительной степени поставила под контроль церковь. Произошло это рывком — преемственность через разрыв. Ещё раз повторю: терапевтически-эволюционная возможность существовала лишь в теории; в конкретной исторической практике действовать можно было только хирургически. Иначе в лучшем случае Россия превращалась бы в нечто польшеподобное, олигархическое с перспективой войны всех против всех — так оно и произошло в Смуту, однако грозненский самодержавный каркас не позволил распасться обществу, получившему бифуркационный толчок в самодержавном направлении. В худшем случае Россия просто перестала бы существовать. С учётом этой перспективы и следует оценивать достижения и неудачи опричнины как исторического явления.

Впрочем, опричнина — не только конкретное историческое явление, она ещё и один из принципов русской власти, иными словами, опричнина нетождественна себе в единственном пространстве истории — во времени.

Опричный принцип власти

Следует различать опричнину в узком смысле слова, как конкретное историческое явление и опричнину в широком смысле — как чрезвычайную организацию и как принцип власти. Опричнина в широком смысле есть чрезвычайная комиссия (организация, орган, корпус), ориентированная на решение внеинституциональным, но легальным способом (или на грани легального и внелегального, нередко — тайным способом) важнейших задач перераспределения власти и собственности; внеинституциональность и секретность обеспечивают стремительность решения задачи; по выполнении своей миссии ЧК (опричнина) либо институциализируется, либо распускается.

В своём функционировании русские опричнины воспроизводили черты организаций орденского типа и тайных обществ, не случайно они обрушивались на уже существующие орденские и конспиро-структуры — «боливару» русской истории не снести двоих, тем более, что такие структуры часто имели олигархическую ориентацию, а ещё чаще направлялись из-за рубежа (показателен запрет в России в 1822 г. тайных организаций и масонских лож, а в 1922 г. — решение о несовместимости членства в коммунистической партии и масонских организациях). В то же время ни одна опричнина не превратилась в орден в связи с тем, что была чрезвычайным органом власти. Впрочем, это не означает принципиальной невозможности развития событий в таком направлении в определённой ситуации — например, в условиях волнового резонанса внутреннего и внешнего кризисов, ставящих под угрозу существование легальной власти, в ситуацию длительной борьбы с институциализированным криминалом и т.п.

Опричнина в общеисторическом смысле есть социальное (организационное) оружие, исправляющее и направляющее в определённый момент ход истории в определённом направлении. Этот момент — точка бифуркации, когда развитие системы зависит не от силы толчка (он может быть слабым), но в направленности, и достаточно небольшого усилия, чтобы двинуть систему в некоем направлении, с которого она по инерции уже не сойдёт. Поэтому достаточно относительно небольшой (несколько тысяч, а порой и сотен человек) группы, чтобы изменить вектор истории — при одном условии: группа должна действовать в миг-вечность точки бифуркации. Последняя есть пространство и время опричнины, где эти измерения сжаты почти в сингулярную точку, и достаточно слегка изменить направление удара, чтобы изменить ось истории.

Опричный принцип власти возник как преодоление олигархического и, в свою очередь, породил самодержавный, после чего все принципы зажили собственной жизнью, вступая в непростые отношения друг с другом и сформировав своеобразную триаду или, если угодно, треугольник — самую устойчивую фигуру.

Опричнина как принцип представляет собой комплекс чрезвычайных мер и реализующих их органов и лиц, параллельный контур управления, надстраивающийся над уже существующим и охватывающий его, превращая в свой внутренний объект для перемалывания и переваривания, в источник своего развития. Как уже говорилось, задача «чрезвычайки» — решение внеинституциональным, быстрым и в то же время легитимным способом таких задач, которые иначе решены быть не могут. В России причинами бытия опричного принципа являются недостаточная степень развития и сформированности социальных сил, слабость институтов, нередко — их заточенность «на прошлое»; эти причины, в свою очередь, обусловлены медленными темпами русского развития, детерминированными незначительным объёмом прибавочного продукта и — в случае с грозненской опричниной — консервирующим влиянием Орды и её наследия, которое потребовало для его преодоления социальной хирургии. По завершении своих функций «чрезвычайка» превращается в регулярный институт и КАК БЫ отменяется без реальной отмены — она институциализируется (опричнина — Государев двор, ЧК — ГПУ).

В русской истории опричнина ситуационно, на краткий миг компенсирует не только слабость институтов и организованных социальных сил, но вообще отсутствие очень важной и имеющейся у многих, если не большинства индоевропейских народов сословия (Варны, слоя) воинов (кшатриев). Служилые люди хороши многим, но в целом ряде ситуаций они не могут заменить профессиональных военных как слой. Служилые — служат, но бывают ситуации, когда надо сражаться, что предполагает не только профессиональную выучку, но дисциплину, определённый тип мышления, поведения и субъектности. Я уже не говорю о влиянии военно-аристократической группы на гражданскую жизнь и культуру в частности. Показательно, что русские одерживали победу в войнах отечественных, народных, когда военно-служилым становился весь народ (поэтому проваливались все попытки оккупировать Россию), но проигрывали такие войны (или одерживали исключительно тяжёлые победы с большими потерями), в которых народ не был задействован и которые должно выигрывать силами военного сословия.

Итак, «чрезвычайка» есть временная и чрезвычайная русская компенсация отсутствия профессионального военного сословия; дворянство — служилое по сути сословие.

Сила опричного принципа и специфика обусловленной им технологии власти таковы, что он может быть реализован и без создания «чрезвычайки». В определённых условиях для решения чрезвычайных задач могут использоваться существующие организации и институты, которые в таком случае начинают действовать неинституциональным образом и в иных, чем исходно «заложенные» в них, целях, т.е. функционально превращаются в «чрезвычайку», содержательно оставаясь регулярными институтами.

Необходимо особо подчеркнуть, что опричнина направлена на создание новых форм, которые подчиняют старые, используя их в качестве фундамента для создания новых систем. Не случайно результатом первой опричнины было Московское самодержавие, второй — Петровско-петербургское, третьей — СССР, советский коммунизм. Опричный принцип созидателен по определению. Поэтому, например, керенщина или горбачёвщина не могут считаться формами реализации этого принципа, поскольку их целью — сознательно или стихийно-объективно — было разрушение, управленческий хаос; к тому же и у Керенского, и у Горбачёва были кукловоды — как внутри страны, так и за рубежом; опричнина же по определению не марионеточное явление.

Чрезвычайный (опричный) контур власти был мерой, направленной против встроенную в русскую власть с княжебоярских времён и постоянно присутствующую в ней тенденцию к олигархии, против олигархического принципа. Весьма показательно, что даже в XVIII — первой половине XIX в. в начале правления каждого монарха вельможи каждый раз пытались протолкнуть олигархический проект, ограничивающий самодержавие, превращающий его в олигархическое самодержавие. В СССР торжество олигархии называлось «возвращением к ленинским нормам власти».

Наиболее отчётливо стремление олигархизировать самодержавие проявилось в попытках вельмож ограничить центральную власть при воцарении Екатерины II и Александра I. Ну а декабристы своим собором из 120 навечно назначенных бояр и подавно под видом республики стремились реализовать олигархическое самодержавие, в котором тотально-самодержавная по сути блюстительная власть должна была надстроиться вполне опричным образом над системой разделения властей. По этому поводу, перефразируя Троцкого можно сказать: «без царя, а правительство — боярско-самодержавное». В самом конце XIX в. власть в России просто олигархизировалась: «единодержавие мало-помалу обращалось в олигархию, увы! не достойных, а более бесстыдных», — писал в своих воспоминаниях о позднем самодержавии Н. Е. Врангель. То же самое произошло с поздним коммунизмом: власть в СССР в 1960–1970-е годы — это олигархия, т.е. произошло то, с чем упорно боролся Сталин.

И вот что показательно: олигархизация власти в России, торжество олигархического принципа, объективно ослабляющего центральную власть, всегда было на руку западным противникам России, и они работали на развитие именно этого принципа как прямым (ослабление России финансово-экономическими, военно-политическими и информационно-психологическими средствами, последние — от идейно-религиозной диверсии под названием «церковная реформа XVII в.» до «художеств» времён Холодной войны), так и косвенным (способствование развитию в России альтернативных форм власти — масоны, революционеры и т.п.). Существует прямая положительная корреляция между уровнем интегрированности России в мировую капиталистическую систему и степенью мощи олигархического принципа. Неслучайно наибольшую силу он набирал в послереформенной России и послекоммунистической РФ, да и в СССР он набирал силу прямо пропорционально экономической и культурно-психологической интеграции страны, её верхов в капиталистическую систему.

Замечу ещё раз: олигархический принцип встроен в автосубъектную власть. У нас это наследие княжебоярского «комбайна», от которого никуда не деться, это выстрел из ордынского прошлого Руси, стрела, расщепить которую влёт призван опричный принцип — выстрел из будущего. Столкновение двух принципов породило самодержавие и, соответственно, самодержавный принцип, который, как уже говорилось, начал жить самостоятельной жизнью, замкнув «триаду».

Много опричнин, хороших и разных?

Исторически первой опричниной была таковая Ивана Грозного. Вторая опричнина — петровская гвардия. «Бархатной» формой реализации опричного принципа были «Редакционные комиссии», готовившие отмену крепостного состояния, и «Верховная распорядительная комиссия» Лорис-Меликова. Наконец, третья опричнина — это большевики, ХХ век. Здесь, однако, ситуация далеко не проста. Организацией квазиопричного типа была ленинская партия профессиональных революционеров. Придя к власти с иностранной помощью, она довольно быстро выродилась в «ленинскую гвардию», особенно после того, как в 1923 г. растаяли последние надежды на мировую революцию, ради которой брали власть в октябре 1917 г. и курочили страну в 1918 г., провоцировав гражданскую войну, и гигантские счета в иностранных банках из мир-революционной собственности превратились в личную. «Гвардия», олигархический характер которой признавал сам Ленин, в 1920-е годы повела страну если не к разрушению, то окончательному превращению в придаток Запада. Именно с этой выродившейся, в значительной степени связанной с фининтерном («правые глобалисты») и сильной как фактор мирового масштаба («левые глобалисты» — Коминтерн) уже не красной и немолодой (во всех смыслах) «гвардией» пришлось столкнуться Сталину в ходе создания сильного советского государства.

К этому столкновению Сталин подошёл творчески: он полностью использовал опричный принцип, не создавая при этом свою опричнину — последнее было невозможно. В то же время существующие институты и структуры были ориентированы на «гвардию Ильича», по крайней мере, так они задумывались и конструировались. Вот эти уже существующие структуры Сталин сумел заставить выполнять чрезвычайные, внеинституциональные функции, работать в качестве его опричнины, т.е. чрезвычайного органа, ориентированного на цели, прямо противоположные исходным — «и лучше выдумать не мог». Сталин заставил регулярные структуры работать в чрезвычайном, т.е. несвойственном их природе (содержанию), функциям и целям режиме, рекомбинируя и сталкивая их. Он не всегда побеждал, ему приходилось отступать и кружить, «сживая врага со света», его жизнь часто висела на волоске, особенно в 1936–1938 гг. Однако в конечном счёте он выиграл, обогатив опричный принцип нестандартным применением.

Опричнина Сталина — это опричнина без опричнины, функциональная опричнина. Успеху сталинской Игры в немалой степени способствовало то, что в молодом советском обществе институты ещё не до конца оформились и их можно было на какое-то время «перепрофилировать» или вообще использовать неинституциональным способом. Как только оформление произошло — это случилось во время Великой Отечественной войны, пространство опричных игр стало сжиматься и в конечном счёте сжалось до одной, отдельно взятой фигуры — вождя, а после его смерти началась олигархизация.

Русские опричнины были очень разными, каждая из них соответствовала своему времени. Так, опричнина Ивана Грозного приняла форму монастырской, церковно-орденской организации. Петровская опричнина в духе XVIII в. была гвардией. Большевистская — в духе ХХ века — партией, правда, невиданного доселе «нового типа». Наконец, Сталин использовал опричный принцип с опорой на властные структуры и спецслужбы. Однако, суть, чрезвычайная и в то же время легальная, оставалась прежней, как и целевое назначение — подчинение существующих властных институтов новой форме, которая сначала явлена в виде «чрезвычайки», надстроенной над ними, рядоположенной им или перезагружающей их.

Опричнина представляет собой орган комплексного воздействия на социальный процесс, комплексный аппарат управления. Здесь задействованы властное измерение (энергия), собственническое (вещество), идейное (информация). При этом от опричнины к опричнине роль и значение психоинформационного измерения возрастает. Если в опричнине Ивана Грозного оно играет минимальную роль, то в таковой Петра I оно на первом плане — культурный переворот, изменение психоисторического кода, правда, охватывающий только верхушку.

В ситуации применения опричного принципа Сталиным, так же как и в опричнине «профессиональных революционеров» психоинформационный аспект не только приобретал первостепенное значение, но его объектом становились все слои населения.

И ещё одно. Каждой последующей опричнине приходилось иметь дело с обществом, находившимся в худшем социальном и социально-психологическом (психическом) состоянии, чем то, с которым имела дело предыдущая «чрезвычайка». Опричнина Ивана имела дело с относительно здоровым обществом, груз его проблем накапливался в течение длительного времени, развитие шло медленным темпом, русское население было свободным. Наиболее острые противоречия концентрировались главным образом наверху социальной пирамиды. Пользуясь пушкинскими метафорами, можно сказать: «море слегка разыгралось», «помутилося синее море».

Пётр курочил всё ещё сильное, но уже не вполне здоровое русское общество — подгнило что-то в царстве русском. Этим чем-то были, во-первых, результаты раскола, надломившего русскую жизнь и вымостившую дорогу петровским преобразованиям и его «бесенятам»; во-вторых, крепостное, т.е. несвободное состояние части русских людей — тоже своего рода раскол; в-третьих, беспокойство «бунташного века» — «неспокойно синее море», «почернело».

Сталин «работал» опричный принцип в очень больном обществе — пореформенно-революционно-послереволюционной России, в России эпохи Смуты 1870–1920-х годов, когда декаданс верхов тесно перемешивался с разложением низов (Распутин в этом плане фигура квинтэссенциально символичная). Мало того, что в пореформенной России, давшей свободу силам гниения, распада, подмороженным Николаем I, шёл процесс разложения старого, обгонявший процесс социальной организации, на всё это наложились хаосогенные результаты революции и гражданской войны («быль царей и явь большевиков» — М. Волошин), стихия, развязавшая руки «биологическим подонкам человечества» (И. Солоневич) и планомерная деятельность по уничтожению России и русских интернационал-социалистами («замыслы неистовых хирургов / И размах мастеров» — М. Волошин). Ну а в довершение — отвратительный НЭП, добавивший к разложению старого режима ещё более быстрое и отвратительное по форме разложение нового режима, НЭП, провалившийся уже в середине 1920-х годов и тащивший за собой в Тартар Истории, т.е. в сырьевое и «культурное» рабство у буржуинов, советскую страну. Плюс сопротивление и вражеское окружение («…на море чёрная буря: / Так и вздулись сердитые волны, / Так и ходят, так воем и воют»). Иными словами, сталинская «опричнина» имела дело с очень больным — сверху донизу — обществом. И к тому же с неизмеримо более сложным обществом, чем в XVI или XVIII вв., неизмеримо более сложным и враждебным внешним миром и неизмеримо более сложными, почти неразрешимыми задачами на повестке дня.

Ясно, что больное общество лечить намного тяжелее, чем легко- и среднебольное, тем более, что лекарей и средства для лечения надо извлекать из этого больного, взбаламученного общества, из «России, кровью умытою» и уже привыкшей к крови, с трудом понимающей иной язык и, главное, перешедшей от «горячей» гражданской войны 1918–1922 гг. к «холодной гражданке» 1920-х, которую будут усмирять встречным пожаром репрессий 1930-х годов и которая окончательно выдохнется во время Великой Отечественной войны. И то, что в таких условиях Сталин не создал свою опричнину, а использовал опричный принцип как кладенец-невидимку, является скорее плюсом, чем минусом. Впрочем, каждое приобретение есть потеря и каждая потеря есть приобретение, как говорят наши заклятые «друзья» англосаксы.

Различия между тремя опричнинами не сводятся лишь к тому, что сталинская была скорее принципом, материализовавшимся в различных организациях, а таковые Ивана IV и Петра I — конкретными организациями-«чрезвычайками». Ещё более важно и серьёзно другое отличие — по содержанию, классовой и цивилизационной («национальной») направленности.

Опричнины Ивана и Иосифа Грозных («грозненская» версия опричнины) — это одно. Опричнина Петра I («питерская» версия) — другое. Различия следует искать в том, насколько эти варианты сплачивали страну, власть и народ в единое целое, как работали на развитие России как особого культурно-исторического типа (цивилизации).

«Грозненская» версия опричнины в обоих своих вариантах носила ярко выраженный национальный характер, сплачивала верхи и низы в достижении единой цели, а в цивилизационном плане была выражением самобытного развития России, антизападной по направленности (в одном случае антифеодальной, в другой — антикапиталистической); обе опричнины представляли собой, помимо прочего, диктатуру над потребностями прежде всего верхов.

«Питерская опричнина» представляет собой жестокое («огнём и мечом», а точнее, дыбой и топором) создание новой господствующей группы, оторванной от народа и противопоставленной ему, социокультурно ориентированной на Запад и способной в силу этого к беспощадной эксплуатации русского населения как туземно-чужого. По различным оценкам, за петровское правление уровень эксплуатации населения властью и господствующими группами вырос в 5–10 раз по сравнению с 1670–1680 годами и это при неизменном уровне создаваемого совокупного общественного продукта. Ясно, что речь идёт просто об узаконенном грабеже, и неудивительно, что его результатом стало сокращение населения на 20–25%, разорение целых социальных групп и погром экономики, от которого она оправилась только к середине XVIII в. К этому же времени относится окончательное социально-экономическое (но не социально-политическое) формирование нового — западоидного — дворянства, дерущего с крепостных рабов три шкуры и не считающего их людьми.

Дело в том, что довольно скоро после оформления крепостничества в 1649 г. стало ясно: Московское самодержавие как форма неадекватна крепостнической системе, не может обеспечить её реальное развитие, так как господа и крепостные относятся к одной культуре, у них одни и те же вера, ценности, язык, да и быт отличается не качественно. Для полномасштабной реализации крепостничества нужна была другая по форме и технологии власть, другая форма самодержавия — такая, где верхи и низы отличаются друг от друга как два субэтноса. Эту систему создал Пётр на основе западных властных и гуманитарных технологий. Его «кромешники» — это уже не ордынская или московская технология власти, а западная, отлившаяся в форму гвардии. Без этой технологии, без гвардейско-армейской оккупации страны русские верхи не превратились бы в отдельный народ, русские крепостные не стали бы рабами екатерининских времён, а крепостное состояние так и осталось бы зачаточно-русским, относительно мягким.

Ну а формально реализации этой технологии внутри России помогла внешняя военная ситуация — Северная война, с которой началось интенсивное и жестокое включение России по политической линии в мировую систему XVIII в., в отстоявшуюся за вторую половину XVII в. «вестфальскую систему» и которой власть (а позднее историки) оправдывали петровские «реформы».

Формально — во-первых, потому что главные победы в войне были одержаны не новой армией и флотом, а старыми. Победу при Лесной, «матерь полтавской виктории» одержали полки «старого строя», а главные морские победы над шведами одержал не парусный, а гребной флот.

Во-вторых, что ещё более важно, эксплуатация продолжала нарастать и после того, как в войне произошёл перелом (1708 г. — битва у Лесной; 1709 г. — Полтавская битва; 1714 г. — Гангутский бой), и Россия медленно, но верно пошла к победному для неё финалу 1721 г. Ещё в 1716 г. Военный Устав был распространён на гражданскую службу; уже после окончания войны в соответствии с законом о поселении полков («Плакат», 1724 г.) армейские полки (200 тыс. чел.) были размещены на вечные квартиры по губерниям и уездам для сбора подушной подати, контроля над населением (чтоб никто не покидал местожительства без разрешения) и гражданской администрацией, выполнения полицейских функций (всё это нельзя охарактеризовать иначе, как оккупацию собственной страны — Грозный оккупировал только часть, и то временно). Иными словами, не в войне дело, а в задаче резкого усиления социального контроля в целях увеличения и ужесточения эксплуатации. Причём до такой степени, что «птенцы гнезда Петрова» вынуждены были серьёзно притормозить политику Петра буквально через несколько недель после его смерти (записки генерал-прокурора Ягужинского императрице о неминуемой финансовой катастрофе из-за разорения крестьянства). Однако, как в случае с Иваном IV и Смутой начала XVII в., петровская опричнина набрала инерцию и, несмотря на вялотекущую «смуту наверху» в виде дворцовых переворотов, в елизаветинско-екатерининское правление из петровской опричнины откристаллизовалось петербургское самодержавие (правда, с привкусом и послевкусием дворяновластия, с которым пытались бороться Павел I и Николай I), если так можно выразиться, «самодержавие с дворянским лицом».

Логическим результатом петровской опричнины и имманентной чертой Петербургского самодержавия, достигшей пика при Екатерине II, стало полное рабство крепостных и усиление в её правление в 3–4 раза эксплуатации как частновладельческих, так и крепостных крестьян. И это при внешних и внутренних займах, из-за которых госдолг к концу правления «матушки» достиг 200 млн. рублей, и России удалось расхлебать эти результаты правления Екатерины только в николаевское время благодаря реформе Е. Ф. Канкрина.

Таким образом, объективно векторы «грозненских» и «питерской» опричнин были разными, именно поэтому я их и противопоставляю друг другу. Но различие не только в направленности, т.е. в перспективе, но и в ретроспективе. Чрезвычайные режимы Ивана и Иосифа Грозных вводились из схожих обстоятельств. К середине 1560-х годов, как и к концу 1920-х было проедено материальное наследие — «вещественная субстанция» — предыдущих эпох. В 1560-е годы был исчерпан земельный фонд, из которого дед и отец Ивана IV черпали землю для раздачи в качестве поместий. Исчерпан до такой степени, что Ермолай Еразм советовал царю перестать раздавать детям боярским землю, а посадить их на «продовольственный паёк» — этот «подход» будет реализован в сталинскую эпоху, когда различные ранги номенклатуры станут отличаться друг от друга объёмом и качеством потребляемого.

В 1920-е годы было исчерпано наследие дореволюционной эпохи: промышленность развалилась, сельское хозяйство стагнировало, оба эти сектора не создавали друг другу условий для расширенного производства.

В 1564 и 1929 гг. перед властью стоял нелёгкий выбор: за счёт кого предпринять новый рывок, кто станет главным источником материальных средств для рывка и создания новой формы власти — верхи или низы? Ясно, что так или иначе, в той или иной степени — и те, и другие. Но в какой степени? В каком соотношении? И какой будет ориентация рывка — государственно-национальная или олигархическая с оглядкой на Запад?

Иван Грозный и Сталин выбрали удар по верхам (впрочем, и низам досталось) и национально ориентированный курс. Земщина (боярские фамилии) против своей воли профинансировала опричнину. «Ленинская гвардия» — тоже против своей воли, но продлевая себе тем самым жизнь, — в значительной степени, профинансировала индустриализацию: награбленные в России с 1917 г. миллионы фунтов, долларов, франков, марок, драгоценности, которые «гвардейцы Ильича» размещали в западных банках, сначала главным образом для целей мировой революции (т.е. мирового захвата власти), в топке которой планировалось сжечь Россию, затем главным образом для себя — страховка на всякий пожарный случай. С конца 1920-х годов и с ускорением после 1929 г. деньги стали возвращаться в СССР: фонд «мировой революции»/личных сбережений верхушки «партии нового типа» заработал на индустриализацию «одной, отдельно взятой страны» (именно этого больше всего не могут простить Сталину сродственники и потомки большевистской верхушки, отсюда — ненависть, здесь её «логово», как сказал бы Глеб Жеглов). Возвращение стране награбленного совпало, естественно, и с властной атакой на владельцев капитала — исчерпание последних стало не только властным, но и жизненным финалом гвардейцев «большевистского кардинала» — победили сталинские «мушкетёры», эффективно охотившиеся за алмазными «подвесками» по всему миру.

Это то, что Гегель называл коварством Истории: награбленное было возвращено и позволило СССР в течение десяти лет выйти на второе место в мире по объёму производства; те, кто готовил России место в топке мировых процессов, сами угодили в неё, а пепел был унесён ветром Истории, прямо по Рембо (в переводе Е. Витковского):

Я плыл вдоль скучных рек, забывши о штурвале:
Хозяева мои попали в плен гурьбой —
Раздев их и распяв, индейцы ликовали,
Занявшись яростной, прицельною стрельбой.

И действительно, бывшие хозяева страны, корёжившие её на потребу левых и правых глобализаторов с их прожектами «мировых Венеций» и — фактически — мирового правительства и державшие русских за своего рода индейцев, попали в плен к власти, развернувшей социализм именно в сторону «индейцев», представители которых и занялись в чрезвычайном режиме прицельной стрельбой по ленгвардейцам в подвалах Лубянки. Как говорится, «ступай, отравленная сталь по назначению». И это назначенье совпало с задачей индустриализации России (СССР), не позволившей гитлеровскому Евросоюзу смять нас, т.е. с задачей общенациональной.

Питерская версия опричнины versus грозненские,
или погоня за убегающим пространством

В отличие от грозненских опричнин, возникших на основе и в условиях исчерпания системой вещественной субстанции предыдущей эпохи, что ребром ставило вопрос перераспределения (кто исключает кого? кто отсекает кого от общественного «пирога»/продукта и в какой степени?) появлению «питерской» опричной версии не предшествовало никакое исчерпание вещественной субстанции. Напротив, последнее тридцатилетие «бунташного» XVII в., не будучи спокойным, как и весь век, и не идя ни в какое сравнение, например, с тридцатилетиями 1500–1530, 1825–1855 или 1955–1985 годов, в целом всё же было нормальным. По крайней мере, оно не ставило вопросы о переделе власти и собственности из-за нехватки вещественной субстанции. Вопрос был иным и возник на иной основе.

Выше уже говорилось о том, что Московское самодержавие в силу его патриархальности не могло обеспечить такое функционирование крепостничества, которое было бы адекватно сути этой системы. Во-первых, оно не обладало достаточной «массой» насилия и социального контроля; достаточно заметить, что подавление казацко-крестьянской войны Степана Разина потребовало задействовать половину вооружённых сил страны в сорока крупных сражениях. «Бунташный век» — реакция на крепостничество — показал, что вставшему на ноги самодержавно-крепостническому строю нужна иная, уже не ордынско-московская, а западная технология власти, с помощью которых можно осуществить новое завоевание страны (перезавоевание, оккупацию: «проходят петровцы — салют Батыю»).

Восстановив в середине XVII в. грозненское самодержавие и установив крепостничество, Московское самодержавие лишь зафиксировало некое состояние, но не смогло сколько-нибудь серьёзно двинуть его дальше. Крепостные порядки мало продвигались, несмотря на их развитие вширь и вглубь; они не пускали сильных корней. Так, во второй половине XVII в. после смерти старого хозяина новый брал с каждого крепостного личную клятву быть крепким наследнику, т.е. налицо личные отношения. А ведь крепостное право предполагает автоматическую и безличную вечную службу семьи крепостных семье их владельца. Что-то, помимо нехватки насилия, мешало, сопротивлялось в XVII в. установлению такого порядка.

Во-вторых, и это имеет отношение к указанной помехе (я уже говорил об этом выше), крепостничество требовало не просто большего социального контроля, а резкого качественного усиления дистанции между господами и угнетёнными, слома той патриархальной практики, отношений верхов и низов, которые существовали с киевских времён, упрочились в ордынские и московские времена, получив дополнительный стимул во время Смуты и послесмутного восстановления, и в основе которых лежали общие, разделяемые верхами и низами язык, вера, ценности, тип культуры. Обеспечение такой дистанции требовало не только переворота-разлома в культуре, но создания новых властных институтов (старые, например, земские соборы, с середины XVII в. затухали), новых, более эффективных задачам самодержавно-крепостнического строя и новой европейской эпохе господствующих групп.

Фундамент для увеличения дистанции между верхами и низами объективно закладывали Алексей и Никон с помощью церковной реформы. Раскол был первым по-настоящему крупным, масштабным духовным (психоинформационным), социальным и организационным, короче, психоисторическим конфликтом, вызванным самодержавием в соответствии со своими внутренними и внешними (последние в данном случае были ложными, «навеянными» иезуитами простоватому, мягко говоря, Алексею) целями. Однако линия алексеевско-никоновского раскола не прошла чётко между верхами и низами: сторонники старой веры были во всех слоях. И всё же представитель бездарной династии Романовых Алексей и Никон нанесли первый мощный удар как по русской традиции, так и по единству населения.

В известном смысле раскол может рассматриваться как генеральная репетиция по отношению к петровским реформам (ср. Просвещение и Французскую революцию, а также террор в России конца 1870-х и революцию 1905–1907 годов, с одной стороны, и революцию 1917 г., с другой). И всё же задачу дистанцирования никоновская психоинформационная акция не решила, поэтому-то Аввакум, возражая тем, кто видел в Никоне Антихриста, говорил: «Дело-то его и ныне уже делают, только последний-ет чёрт не бывал ещё». Т.е. Антихриста пока нет, но он явится. Он и явился — в виде мальчика с кошачьими усами и непропорционально маленькой головой на жердеобразном бесплечем теле.

Таким образом, не истончение вещественной субстанции прошлой эпохи, а её передел в целях создания новых форм социального контроля, потребовавших, в свою очередь, создания новых властных институтов, независимых как от низов, так и от верхов и самое главное, новых господствующих групп, оторванных и автономных от низов, отделённых от них в плане культуры и способных жестоко эксплуатировать их — эдаких психоинформационных киборгов, «чужих» и «хищников» в одном флаконе, но таких киборгов. Эта задача была решена Петром с помощью его опричнины, развернувшейся после перелома в войне со шведами. Как и всё в России, включая все опричнины, петровская полностью и всех своих целей не достигла — Россия вязкая страна. «В этой стране, вязкой как грязь, ты можешь стать толстой, ты можешь пропасть», — пелось в одной из песен группы «Наутилус Помпилиус». Задолго до «наутилусов» Победоносцев заметил, что Россия — тяжёлая страна: ни революция, ни контрреволюция здесь до конца не доходят. А потому, добавлю я, результаты первой и второй внешне здесь часто похожи. Так же, кстати, и с опричнинами: конкретно-исторические различия между ними не стоит абсолютизировать; главные различия носят, как сказал бы М. Вебер, «идеально-типологический», векторный характер.

Как я уже сказал, всех целей петровская опричнина не достигла. Произошло это по нескольким причинам. Во-первых, Пётр «на тысячу рванул как на пятьсот — и спёкся» (В. Высоцкий). Я имею в виду то, что петровская опричнина быстро проела то, что создавалось в течение десятилетий до неё, проела, помимо прочего, из-за фантастического воровства «птенцов-кукушат гнезда Петрова», масштабы которого несопоставимы с таковыми грозненских опричнин (и это ещё одно различие между двумя типами русских опричнин, связанное, кстати, с их направленностью и вопросом о соотношении контроля со стороны Центра над верхами и низами). Результат — истощение страны и курс на отмену «чрезвычайки».

Во-вторых, главным образом пассивное сопротивление населения, помноженное на необъятные пространства, которые с трудом поддавались «неоинституциализации» (читай, например, «Старые годы в селе Плодомасове» Лескова). В-третьих, стремление монархов всё более опираться на дворянство в целом, чтобы ослабить хватку чрезвычайки-опричгвардии на горле монархии. А такая опора предполагает уступки дворянству, вплоть до очень существенных при Екатерине II, которая, будучи муже/цареубийцей и по сути самозванкой на троне, вынуждена была допустить элементы дворяновластия. Эти элементы не усиливали самодержавие непосредственно, но усиливали крепостничество, т.е. то направление во внутренне противоречивой опричнине Петра I, которое было направлено на создание господствующих групп нового типа. Усилили до того, что самодержавию в лице Павла I и особенно Николая I пришлось вступить в борьбу с этой тенденцией и её персонификаторами. Эти два царя, перефразируя Блока, могли бы сказать: Пётр, «дай нам руку, помоги в немой борьбе» с тем джинном русской истории, которого ты полусознательно выпустил, если не из бутылки своей опричнины, то с её помощью. Но Пётр помочь уже не мог — Россия начала медленно загнивать, Николаю I удалось лишь подморозить её, ну а реформы Александра II спасали самодержавие путём институциализации гнили и распада.

Вернёмся, однако, к результатам петровской опричнины. Не достигнув всех целей, они, как и опричнина Ивана Грозного, оказались сильны своей инерцией (в том числе и потому, что измотали население и, заставив его бороться за выживание, заблокировали возможность эффективного сопротивления) и привели уже в екатерининское время к главной из поставленных целей: создали новую господствующую группу квазизападного типа, способную жестоко эксплуатировать крепостных, относительно эффективно контролировать огромную территорию и защищать её от внешнего врага как свою зону.

Достижению целей петровской опричнины способствовал ещё один мощный фактор, который в начале XVIII в. сработал на питерскую версию опричнины так же, как в середине XVI в. — на опричнину Ивана IV. Этот фактор — русское сельское хозяйство с его невеликим продуктом, следствием чего является господство экстенсивного типа развития над интенсивным. Компенсируя слабые возможности интенсификации, развития вглубь, русское хозяйство развивалось вширь — путём экспансии. Это прежде всего монастырская колонизация XIV–XV вв., ну а в XVI в. русский человек перевалил за Камень (Урал) и начал осваивать Сибирь. Русофобы квалифицируют русскую экспансию как имперскую, якобы свидетельствующую об агрессивности и политическом экспансионизме России и русских. На самом деле экспансия носила, во-первых, хозяйственный характер; во-вторых, народный (помимо прочего, в XVII в. народ, наиболее активные его элементы побежали сначала от самодержавия, а затем от никонианства). И только в-третьих можно говорить о политическом характере экспансии, обусловленном прежде всего тем, что власть гналась за растекавшимся народом, бежала за ним, стремясь откристаллизовать эту жидкость, «подморозить» и в таком виде поставить под контроль. Но в основе всего, повторю, специфика русского хозяйства с его малым продуктом. Отсюда — экстенсив, постоянное расширение русского пространства. Закончился в конце XIX в. экстенсив, и шарахнули революции начала ХХ в., а затем возник советский коммунизм — попытка (впервые в таком масштабе в русской истории!) превратить русское экстенсивное развитие в интенсивное.

Во второй половине XVII в. в процессе освоения русскими евразийского пространства произошёл качественный скачок, к которому Московское самодержавие не было готово и которому оно не было адекватно. Оно не поспевало за стремительно растекавшимся по стремительно расширяющемуся русскому пространству населением, не годилось для выполнения этой задачи. Не только внутренние факторы, но и внешние — территориальный рост, сопровождающийся увеличением внешних угроз, делали его неадекватным новым задачам, задачам новой эпохи. А эпоха эта характеризовалась превращением Московской Руси в то, что Ф. Бродель называл «мир-экономикой», а И. Валлерстайн — мир-системой. В XVII в. Московское царство стремительно превращалось в мир-систему, которая просуществует до середины XIX в. и пиком развития которой станет николаевская эпоха. После Крымской войны Россия станет превращаться в элемент мировой системы, однако сталинский национал-большевизм вырвет её оттуда и превратит в мировую антикапиталистическую систему, пиком развития которой станет брежневская эпоха.

Ключевский называет третий период русской истории великорусским, датируя его серединой XV — началом XVII в. (я бы прибавил полстолетия). Главной чертой этого периода историк считал растекание главной массы русского населения из верхневолжской области на юг и восток по донскому чернозёму. Н. П. Огановский именует этот период московским, доводит его с середины XV до конца XVII в. (я бы убавил полстолетия) и подчёркивает колонизацию Поволжья и Прикамья. По сути оба историка говорят о стремительном растекании русского населения во все концы — власть не поспевала за ним. «Текучий элемент русской истории» — так характеризовал русский народ Ключевский. Власть, иными словами, не поспевала за мир-системой, она была патриархально-московской, а нужна была российская, «мир-системная» («имперская»).

Более того, с 1620-х годов, считает Ключевский, начался новый период русской истории — всероссийский, продлившийся до середины XIX в. Н. П. Огановский называет этот период имперско-дворянским, правда, связывает его не с XVII, а с XVIII — серединой XIX в. Оба историка говорят о втором колонизационном поясе (Новороссия, Нижнее Поволжье), о распространении русского народа по всей равнине от Балтийского и Белого моря до Чёрного и Каспийского, о проникновении за Камень (Урал) и Каспий, о присоединении к России Малороссии, Белоруссии, а в XVIII в. Новороссии. Середина XVII в. — (вос)становление самодержавия приходится на переход от великорусского (московского) периода аграрно-исторического развития русского народа к всероссийскому (имперски-дворянскому; «мир-системному»). Народ и хозяйство совершили этот переход, а Московское самодержавие — нет, не смогло, потому что было «заточено» под предыдущий период, решало и решило в тяжелейших условиях его задачи. А затем — пятьдесят лет пробуксовки.

Т.е. «пространственно», количественно русское пространство и русский продукт увеличились (без качественного увеличения последнего), а власть и её формы остались прежними, что, помимо логики развития крепостничества, ещё более обостряло необходимость передела «вещественной субстанции» (при том, что она вовсе не была истощена, исчерпана) в пользу верхов, способных по-новому организовать, темпорализовать расширившееся пространство. А это, в свою очередь, требовало чрезвычайного, опричного создания для этого новых органов и слоёв. Иными словами, упрощая, можно сказать, что питерская опричнина была ответом на вызов пространства, а грозненские — на вызов времени, и это многое, хотя и не всё, объясняет в них.

С учётом опыта питерского типа опричнины становится ясно, что не стоит испытывать иллюзий по поводу опричнины вообще: смотря какая опричнина — грозненская или питерская. Впрочем, не стоит питать иллюзий и по поводу грозненских опричнин. Начать с того, что в рядах опричнины немало тех, кому любо насилие, кто использует её в своих целях, а то и просто «биологических подонков человечества», и чем менее здорóво общество, тем в большей степени. У опричнины, по крайней мере у её части, пусть небольшой, всегда есть соблазн и риск превратиться в эскадроны смерти — и вот эту часть надо отстреливать как бешеных собак.

Будучи крайним средством, опричнина использует крайние меры и крайних людей, и чем тяжелее общественная ситуация, которую должна скорректировать опричнина, тем острее край. С учётом этого, забегая вперёд, можно предположить, что неоопричнина XXI в., если она возникнет, будет самым горьким лекарством, расплатой за беспредел постсоветского периода, и ударит она, как это всегда бывает в истории, не только по виноватым. Заменяя в фразе Мартина Лютера слово «истина» на слово «опричнина» можно сказать: «дух “опричнины” болезнетворен. Ибо “опричнина” не лестна. И он повергает в болезнь не просто того или иного человека, но весь мир. И уж такова наша мудрость, чтобы всё озлить, онедужить, осложнить, а не оберечь, опосредовать и оправдать». Опричнина — болезненное, смертельное средство лечения смертельной болезни. Но спрашивать нужно не с опричников, они сами — боль, а с тех, кто запустил болезнь или даже культивировал её.

И ещё одно: опричнина никогда не достигает своих целей до конца. Один из парадоксов опричнины заключается в том, что без неё невозможен рывок из тупика посредством выхода в новое социальное измерение. Однако «чрезвычайка» не может быть вечной, а цена и побочные результаты часто таковы, что нужно их убирать, ликвидировать (часто вместе с опричниками). А в этом «оттепельном» процессе, как правило, вылезает то, с чем боролась опричнина, вылезает и начинает жить своей жизнью, жизнью полной ненависти к данному строю и породившей его опричнине. Ненавистью и жаждой реванша. С учётом этого по поводу опричной деятельности можно сказать словами Галича: «Ты ж советский, ты ж чистый, как кристалл / Начал делать, так уж делай, чтоб не встал».

Завтра была опричнина?

Русская история демонстрирует со стеклянной ясностью: субъектом исторически судьбоносных рывков в развитии страны являются не массы, не институты и не отдельные личности, а чрезвычайные комиссии, «чрезвычайки», первой среди которых была опричнина Ивана Грозного. Именно чрезвычайный субъект, «профессиональные чрезвычайщики» «заводят» массы, организуют и направляют их. Ленин чётко зафиксировал это в своём «учении» о «партии нового типа». Но что такое «партия нового типа»? Та же «чрезвычайка» с антисистемной направленностью — не более, но и не менее. Ленин на антисистемный лад рационализировал то, что уже дважды осуществлялось в России самой властью и на что современная Ленину власть-импотент уже не была способна.

Именно опричнина делает в русской истории грязную работу, вычищая грязь и гниль, сгоняя русских Емель с печи и, подобно швейковскому капралу, напоминая им: «Помните, скоты, что вы люди».

Сегодня РФ находится в провале и в тупике (провальном тупике). Видны ли какие-нибудь силы, способные вывести её из этого тупика? Нет. Институты? Нет. Ситуация похожа на таковые 1560-х и 1920-х годов. Откуда пришло решение в те дальние годы? Из раскола верхушки — часть её во главе с первым лицом (царём, генсеком) использовала внеинституциональные средства, жёстко поставив другую часть под контроль и на службу национальному/имперскому (национально-имперскому) целому, выступив по отношению к этому целому в качестве особой, чрезвычайной организации, почти ордена («корпорации»).

А что вызвало раскол? То, что было проедено наследие, вещественная субстанция предшествующей эпохи, предшествующей системы и встал вопрос о переделе общественного «пирога». И опять мы оказываемся в ситуации, аналогичной, если не тождественной 1560-м и 1920-м годам: в середине ближайшего десятилетия, эдак в канун столетия Октябрьской революции будет почти полностью проедено советское наследие: промышленность, сельское хозяйство, ЖКХ, коммуникации — всё придёт в негодность, поскольку последние десятилетия ничего нового не создавалось, проедалось старое — и оно же проедальщиками хаялось (как не вспомнить поговорку: едят и гадят в одном и том же месте только свиньи). Как только это произойдёт, встанет вопрос: кто будет основным источником «накопления» для движения в будущее — население или коррумпированные чиновники и «бизнесмены». Власти придётся выбирать, и любой выбор — тяжёлый и опасный.

С населения и так уже почти нечего взять, к тому же, доведённое до отчаяния, оно может взбунтоваться — терять нечего, а тупо-зомбирующие телепередачи, достигнув точки асимптотического насыщения, станут работать контрпродуктивно. Коррумпированные чиновники и «бизнес» — часть самой власти, связанная с криминалом и иностранным капиталом — тоже опасно. Тем более, что общество носит криминальный характер (во многих его сегментах криминализация становится формой социальной организации), психически нездорово и любые резкие действия могут привести к непредсказуемым последствиям. А без резких действий — крышка.

Время паллиативов прошло; «приглашение» внешнего правления или торговля территориями маловероятны и, главное, не решат проблему. Правда, возможна попытка создания на территории РФ неких особых зон, отделённых от «остальной» территории и связанных с глобальным миром, его центрами в значительно большей степени, чем со своей страной. По сути это анклавы глобального мира. Кенити Омаэ называет их регион-экономиками, или регион-государствами. Регион-экономика — естественная деловая единица «глобальной информационной экономики», которая представляет собой территориально обособленный комплекс, решающий свои проблемы путём привлечения глобальных ресурсов и встраивания себя в глобальные товарные цепи.

Регион-экономика — это единица производства и потребления с численностью населения не менее 5 млн. чел. (иначе не будет обеспечен привлекательный рынок для потребительских товаров) и не более 20 млн., чтобы обеспечить единство граждан как потребителей. Во всём мире, считает Омаэ, идёт рост таких единиц. Это Силиконовая долина в США, районы Сютокен и Кансай в Японии, Баден-Вюртемберг в Германии, Лангедок — Руссийон — Каталония (Франция — Испания) и др.

Необходимо отметить, что все указанные регион-экономики возникают не посреди моря бедности и разрухи, а как органичный авангард промышленно развитых экономик. Возникновение таких регионов в бедных странах поставит задачу эффективной изоляции/сегрегации их от бедноты, вплоть до возведения стен a la средневековые города. Подобные «неосредневековые города» уже появились — например, Альфавиль в Бразилии. Огромный город-регион, отделённый мощными укреплениями от мира бедноты описан К. Бенедиктовым в романе «Война за Асгард». В России «асгарды» не пройдут — по той же причине, по которой здесь не прошли феодализм и капитализм. Перефразируя фразу Тютчева о России, что она — Ахилл, у которого пятка везде, можно сказать, что русские «асгарды» будут сплошными пятками, хотя просуществовать какое-то время «под знаменем» инноваций — пока не будут «распилены» инновационные средства — могут. Короче, куда ни кинь, всюду клин, а ситуация запущена и усиливается мировым кризисом.

Можно ли прекратить бесконечность тупика с помощью опричнины, применением «опричного принципа»? Русская история показывает, что можно. Но всё зависит от того, кто, как и в «блоке» с каким принципом станет применять. Если опричный принцип соединится с олигархическим, мы получим второе издание питерской версии. Пользуясь терминологией XX в., это будет даже не правоавторитарный, а правототалитарный режим, а ещё точнее, тоталитарно-анархический, что-то вроде описанного О. Маркеевым в романе «Неучтённый фактор». Скажу прямо: у правой диктатуры в постсоветской России шансы невелики. Своих сил продержаться у неё мало, значит понадобятся «чужие штыки» и внешнее управление. Оккупация России чужаками всегда кончалась плохо для чужаков и коллаборационистов.

Если же опричный принцип блокируется с самодержавно-национальным, то результатом будет левая диктатура, и этот вариант намного более вероятен, хотя бы потому, что в России власть всегда важнее собственности, и в этом плане с точки зрения русской истории как пореформенная Россия, так и постсоветская РФ суть социально-экономические извращения (не потому ли в обеих так много и половых извращенцев — abyssus abyssum invocat, «бездна бездну призывает»).

Вполне возможен раскол верхушки и столкновение двух типов опричнины — «грозненского» и «питерского», и это будет новация в развитии опричного принципа. За первым будет стоять схема нации-корпорации и империи, за вторым — «регион-государстве» («рынка-государства»), условно говоря «Четвёртый Рим» против «Асгарда». При этом при прочих равных бóльшие шансы на победу имеет та опричнина, которая успешнее сыграет на мировой арене, использовав противоречия возможных недругов и создав сеть международных союзов. Год назад, выступая в Гаване на конгрессе по глобальным проблемам, я сказал, что нациям-корпорациям (или государствам, избравшим этот путь, автоматически предполагающий левую диктатуру) в борьбе с неоимпериализмом, транснациональными корпорациями и корпорациями-государствами необходим союз — нечто вроде V Интернационала. Помимо прочего, это заставит буржуинов распылять силы.

Впрочем, не исключена ещё одна новация-выверт русской истории: синтез «грозненской» и «питерской» версий опричнины, хотя здесь сразу же возникает много проблем. Но нам не привыкать: Россия страна и проблемная, и экспериментальная, здесь часто работает принцип «не жалко никого: ни тебя, ни себя, ни его» (слова из песни в фильме «Бумер»).

Победа «левой опричнины» — это только начало тяжёлого пути, который можно охарактеризовать фразой ненавистника России, Черчилля: кровь, пот и слёзы. Новая опричнина будет разворачиваться в обществе намного более разложившемся и криминализованном, чем сталинская. И это несомненно наложит свой отпечаток на неоопричнину — здесь не надо питать иллюзий.

Далее. Нынешняя Россия — это обнажившиеся пласты-дефекты сразу нескольких эпох русской истории, концы и начала в бардаке последних десятилетий спутались между собой — «всё смешалось в диком танце» (Н. Заболоцкий). РФ — футуроархаическое общество: рядом с виртуальным миром XXI в. существуют материальные реалии XVIII–XIX вв., не говоря уже о сосуществовании различных типов русского человека различных эпох. Тут тебе и пугачёвский «тулупчик заячий», и мундир генерала Скобелева, и будёновки и кожанки — чекистов и люберов, и малиновые пиджаки «новых русских». Как заметил уже цитировавшийся мной О. Маркеев, «бронепоезд очередной российской революции лбом таранит рубежи двадцать первого века, а хвостовые вагоны ещё болтаются на стыках века девятнадцатого». Социально-экономическая неоднородность страны, отражающая нерешённость проблем сразу нескольких стадиально различных экономических укладов — т.е. нерешённость в прошлом, «приехавшая» в будущее — всё это тоже проблемы, которые надо будет решать, причём быстро и одновременно, преодолевая при этом сопротивление бенефикторов предыдущей эпохи, криминала и пассивность населения. Ну и, естественно, сопротивления внешних сил.

На пороге нового мира:
русская неоопричнина против мировой «чрезвычайки»?

У проблемы опричнины, русской «чрезвычайки» и связанных с ними потрясений есть международный аспект, что неудивительно: русская история — часть европейской, евразийской и мировой. Есть некая эмпирическая регулярность, как сказал бы Н. Д. Кондратьев, в соотношении наших опричнин и смутореволюций, с одной стороны, и мировых смут и войн, с другой. Исторически опричнины в России становились либо преддверием мировых смут, либо их элементом.

Так, наши опричнина и Смута начала XVII в. были элементом Большой Смуты, кризиса «длинного XVI века» (1453–1648 гг.). И вот что интересно: наша восточноевропейская смута, закончившаяся в 1618–1619 гг. (поход Владислава на Москву, Деулинский мир, возвращение Филарета из польского плена и фактическое занятие им царского трона) оказалась прологом западноевропейской Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.). Именно эта война не позволила Западу взять ослабленную смутой Россию голыми руками.

Аналогичным образом обстояли дела после петровской «смуты сверху». Несмотря на победу в Северной войне, Россия, укатанная внешней войной и внутренней погромовойной, была слаба в 1720–1730-е годы. Однако войны, которые вели европейцы за разные «наследства», не позволили использовать эту слабость. Ну а к середине 1750-х годов, к Семилетней войне Россия пришла в себя и сломала хребет Фридриху II. В ХХ веке русская революция и новая русская опричнина стали преддверием и элементом новой Тридцатилетней войны (1914–1945 гг.) — теперь уже не европейской, а мировой.

Размышления о войнах — не самое приятное занятие, но абсолютно необходимое. И не только в общем плане (si vis pacem para bellum — «хочешь мира, готовься к войне»), но и вполне конкретном. Мы живём в предвоенную эпоху; мир вползает в кризис, которому нет аналогов. Предвоенность эта, однако, формальная. По сути мы уже живём в военную эпоху: глобализация, «кладезь бездны» для которой разверзлась с разрушением СССР, есть не что иное как достижение военных целей мирными (финансово-экономическими, психоинформационными) средствами. Впрочем, всё это не исключает и обычных войн: натовская агрессия против Югославии, Ирака, Афганистана. И если поверить Киссинджеру, заявившему, что глобализация есть новое название американского империализма, то глобализация в сущностном плане есть империалистическая война нового типа. Или агрессивная война нового империализма.

Сегодня есть фактор, способный резко обострить ситуацию — американо-китайское соперничество. Китай, по мнению ряда экспертов, по ВВП, измеряемому по паритету покупательной способности (ППС), достиг 40 трлн. долл. Это столько же, сколько у США, Евросоюза и Японии вместе взятых; ещё 40 трлн. приходится на «остальной» мир. Если учесть, что Китай начинает подтягивать свою военную массу к массе экономической, что позиции военных в руководстве КНР усиливаются, что всё это происходит на фоне мирового кризиса, ремиссия в развитии которого не должна вводить в заблуждение, то можно говорить об изменении мировой политико-экономической ситуации. Чтобы не допустить её развития в неблагоприятном для себя направлении, США как «тело», «клетка» закрытых наднациональных структур управления («мозг/дух», «ядро») должны подсечь Китай, как это было сделано в 1914–1918 гг. с Германией или как в 1985–1991 гг. с СССР; попытка подсечь Россию в 1914 г. провалилась — возник сталинский СССР; попытка в 1941–1945 гг., когда на СССР натравили Гитлера, тоже провалилась. В нынешней ситуации у США как ядра «совокупного Запада» теоретически не так много вариантов.

Вариант № 1.  Попытаться решить китайскую проблему военным путём с помощью России: русский мужик в очередной раз становится пушечным мясом для англосаксов, русское пространство — главным театром военных действий, как восточный фронт в двух мировых войнах ХХ века. Под такую задачу Россию могут принять/втянуть в НАТО, присвоив таким образом наш ядерный потенциал и необходимое для войны пространство.

Итогом такой войны может стать распад Китая, полный демонтаж России и, как это ни парадоксально, ликвидация мировой верхушкой американской империи — по методу ликвидации Британской империи американцами и «наднационалами» после победы над Гитлером.

Этот вариант маловероятен в силу, мягко говоря, слабой боеспособности российской армии. К тому же, вряд ли русские солдаты и офицеры захотят всерьёз воевать с китайцами.

Вариант № 2.  США создают с КНР кондоминиум, делят Россию, как это предлагает известный ненавистник России Зб. Бжезинский. В этом случае США, находящиеся не в лучшем состоянии (сегодня, конечно же, Америка переживает не 1960-е, 1920-е или 1870-е годы — худшие десятилетия в своей истории, но движется в их направлении) получат передышку. Но и Китай получит, причём не только передышку, но и колоссальные ресурсы, что резко и, возможно, окончательно изменит мировую ситуацию в его пользу, и даже война не поможет. Расчёт может быть на то, что во время «передышки» Китай взорвётся изнутри или подавится куском России, но — «гладко было на бумаге». И где уверенность, что Россия позволит себя съесть. Конечно, есть такая поговорка: «Если ты выглядишь как еда, тебя обязательно съедят», но попытка съесть Россию — ядерную (до сих пор) державу — чревата. Чужеземные оккупационные режимы здесь не держатся, и даже Золотая Орда (Алтын Ордон) эксплуатировала Русь на дистанции, взимая дань, как это сегодня делает Западная Орда (Баруун Ордон). Наконец, и это главное, на раздел России с США не пойдёт Китай, для которого США намного опаснее и которым он скорее постарается противопоставить китайско-русский союз, и это далеко не худший вариант для России.

Вариант № 3.  Мне он не представляется невероятным, напротив. США будут систематически сбивать дыхание Китаю (и заодно России — чтобы не рыпалась; о том, что Россия не должна это делать, понимая, кто в доме хозяин, откровенно говорят сегодня и Киссинджер, и Олбрайт и многие другие) где только можно — на всей мировой доске игры в «го» (вэйци). При этом есть регионы, наиболее приспособленные для того, чтобы созданное там напряжение давило на Китай, Россию, Иран (правда, в случае последнего более вероятен военный удар), а если надо Индию — это район Афганистана — Пакистана, который в США всё чаще объединяют в некое целое под названием «Афпак».

Создание напряжённости, а если надо — военного конфликта большой длительности силами «афпаковцев» (главным образом мусульман-суннитов), с распространением конфликта в Центральную Азию и населённые мусульманами районы Китая, постоянной «воронки напряжённости», всасывающей соседние регионы, затрудняющей экономическое развитие — вариант вполне возможный. В этот регион как в воронку возможно втягивание других регионов.

При этом необходимо отметить, что новая мировая (а точнее, всемирная) война, организованная по методу управляемого хаоса, не обязательно будет такой, как войны 1914–1918 и 1939–1945 гг.; скорее всего, она будет иной — локально-точечной, ведущейся сразу в нескольких зонах мира. Т.е. нечто похожее на Тридцатилетнюю войну XVII в. — четыре последовавшие друг за другом локальных конфликта (фазы), растерзавшие Центральную Европу. Думаю, войны глобальной и послеглобальной эпох типологически скорее всего будут напоминать Тридцатилетнюю XVII в. — вход в капиталистическую систему (тогда) и выход из неё (сегодня) с необходимостью должны быть зеркальными.

Возможны и другие варианты, но ясно одно: мир вступает в чрезвычайно опасную эпоху — в эпоху чрезвычайности. Нам предстоит увидеть возникновение немалого числа «чрезвычаек» на глобальном, государственном, региональном и локальном уровнях. XXI век, помимо прочего, станет веком схватки «чрезвычаек» новых и старых (впрочем, уже стал: война структур-невидимок уже идёт), и в этой ситуации опричнина с её опытом и традициями может стать необходимым, хотя и недостаточным условием и средством, с помощью которого можно будет проскочить кризис и вынырнуть в посткризисное будущее. Более того, пожалуй, только неоопричнина как орден-ядро формирующейся нации-корпорации способно и довести до конца процесс этого формирования и стать оргоружием в борьбе.

По-видимому, Россия вступает в самое опасное, наиболее критическое десятилетие своей истории, ставкой которого является не просто существование РФ, а дальнейшее бытие России как особого культурно-исторического типа, русского народа. Национально ориентированная опричнина — лишь необходимое, но недостаточное условие побед. Как говорил толкиновский Гэндальф, повторяя («цитируя») фразу из шекспировского «Макбета»: «If we fail we fall, if we succeed we will fact another task» — «Если мы провалимся, мы пропали; если мы добъёмся успеха, то столкнёмся с новой задачей».

Одна из задач, которая объективно стоит перед страной — формирование принципиально нового типа интеллектуального руководства. Нового — значит: адекватного новому миру, эпохе Пересдачи Карт Истории. Нынешняя ситуация чем-то напоминает таковую начала ХХ века, кануна Мировой войны, которая выявила полную неадекватность подавляющей части персонификаторов «открытой» политики новой эпохе. Сейчас эта неадекватность на порядок сильнее, а ситуация на порядок сложнее.

Разумеется, заявить задачу формирования нового типа руководства значительно труднее, чем выполнить. Во-первых, с позднесоветских времён продолжается внутренний антиотбор. Во-вторых, с 1990-х годов он усилен целенаправленным действием Западной Орды, её «баскаков» и агентуры, с одной стороны, и процессом социального разложения, с другой. В-третьих, во всём мире идёт, как отметила в одном из своих выступлений М. А. Кочубей, процесс проседания интеллектуально-волевой «сетки» управленческих структур — это тенденция, которую Ш. Султанов в статье «Неизбежная война» («Завтра», 2010, № 4) обозначил как быструю деградацию традиционного рационального мышления, которая наиболее отчётливо проявляется в научной и политической сферах. Речь идёт о падении интеллектуального уровня и волевых качеств мировой верхушки, по крайней мере, её «явного контура».

Сегодня трудно сказать, какой уровень — интеллектуальный или политический, какая сфера — научная или управленческая демонстрируют более высокие степень и скорость деградации, кто хуже? Как сказал бы Сталин, оба хуже. Но я прежде всего хочу сказать об интеллектуальной сфере, о задаче интеллектуалов — о создании интеллектуального оружия, т.е. нового знания о мире и человеке.

Новое знание для Четвёртого Рима

В связи с этим напомню тезис Карла Поланьи о зловещем интеллектуальном превосходстве вождей Третьего райха над их противниками в качестве одной из главных причин побед. Но аналогичным образом можно сказать и о превосходстве советского руководства 1930–1940-х годов над их «оппонентами» из открытого мирового контура власти. Чтобы побеждать на мирровой арене, необходимо «зловещее интеллектуальное превосходство над противником» — новое знание. Практически всем серьёзным попыткам борьбы на мировом уровне за власть и ресурсы, всем крупным революциям или приходу к власти новых политических сил и движений предшествовало создание этими силами или их предшественниками принципиально нового знания. Так было в случае с Французской революцией 1789–1799 годов, которой предшествовало создание нового знания, нового интеллектуального оружия (Просвещение, «Энциклопедия»), нацеленного прежде всего на верхушку тогдашнего французского общества (задача — перезагрузка интеллектуально-мировоззренческой матрицы, серия психоударов), с коммунистическими революциями, которым предшествовала интеллектуально-теоретическая деятельность марксистов, с победой национал-социалистов в Германии и борьбой Третьего райха за мировую гегемонию (создание нового знания о человеке и природе в 1920-е и особенно в 1930-е годы). Новое знание создаёт нового субъекта. Это вдвойне так в информационную эпоху, когда новый субъект не может не появиться в виде информационного «сгустка» власте-знания, формирующего «под себя» энергию и материю (привет Платону).

Необходимо отметить, что исходно новое знание создаётся не огромными организациями-монстрами, тем более что сегодня их время ушло, научные оргмонстры вымирают, корчась в конвульсиях бессодержательной и бесплодной активности и решая проблемы позавчерашнего дня в режиме группового околонаучного онанизма. Новое знание создаётся небольшими мотивированными группами людей с чёткой целевой и ценностной установкой, креативным спецназом — это, опять же, подтверждается опытом интеллектуальной артподготовки практически всех рукотворных исторических сдвигов, тем более — кризисов и революций.

Борьба за сохранение России в XXI веке (и далее) потребует создания нового корпуса знаний о современном мире. И если национально (цивилизационно) ориентированной неоопричнине суждено состояться, то этот корпус должен стать её научно-интеллектуальным компонентом; более того, он должен обеспечить ей готовое и способное к саморазвитию знание, предваряя её. Данное знание должно быть знанием не только и даже не столько о России, сколько о мире и о России как его элементе — многие наши поражения обусловлены зацикленностью на себе, на своих особенностях, иными словами, на определённого рода интеллектуальной самопупковости и на незнании мировой ситуации; победы большевиков, а затем сталинцев были в огромной степени обусловлены тем, что они были игроками мирового уровня, их «повестка дня» была мировой.

Корпус знаний, о котором идёт речь, необходим во всех ситуациях и в ситуации победы, и в ситуации глобальной катастрофы и, если не дай Бог, неоопричнина не спасёт и в этой катастрофе, Россия рухнет. В последнем случае значение и роль нового знания вообще возрастают на порядки — оно станет необходимым для сохранения русскости, для создания сетевого русского мира в посткатастрофическом мире, наконец, для строительства нового русского властесоциума — Четвёртого Рима. Кто сказал, что Четвёртому Риму не бывать? Надо будет, создадим. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

Четвёртый Рим, Новая Русь, Новая Гиперборея — важно не название, а суть. Суть проста: Россия возможна только как структура имперского («неоимперского» — применительно к новым обстоятельствам) типа. Более того, русские возможны только в структуре такого типа. В отличие от Запада, где империи суть политические формы, в России то, что называют «империей», выполняло социальную функцию, было социальной тканью, разрыв которой приводил к значительно более тяжёлым последствиям, чем крушение империй на Западе.

Да, русские несли на себе бремя империи, тянули имперскую лямку как в Российской империи, так и в «империи» Советской; в последнем случае русские (великороссы), белорусы (белороссы) и украинцы (малороссы), т.е. россы-русские перекачивали создаваемый ими продукт на окраины, кормя Прибалтику, Кавказ, Среднюю Азию (это чётко зафиксировано статистикой) и не получая за это никакой благодарности — помощь принималась как «должное» от старшего брата.

Но значит ли это, что русские — неимперский народ, что империя им противопоказана, что нужно забраться в узконациональную скорлупу (или несколько скорлуп), скукожив до них русское пространство, освоенное предками и представляющее их и наше наследие, часть русскости? Именно к этому призывают те, кто противопоставляет русских и империю, т.е. наднациональное образование, образующей осью которого являются русские. По сути, в этих призывах мы имеем дело с проектом, закамуфлированным под национализм и навязываемый русским (в России никогда не было национализма в западном смысле слова, как не было и империи в западном смысле). Мы имеем дело с антирусской и антироссийской одновременно (два шара в лузу) стратагемой. Я согласен с теми, кто как, например, В. И. Карпец видит в этом исключительную опасность для России и русских.

Нация и империя не несовместимы, так же, как совместимыми оказались свобода и империя (у Пушкина), нация и большевизм (у Сталина). Не надо морочить себе голову и тем более позволять это делать по отношению к себе другим. Другое дело, что в рамках наднационального целого русские должны быть не абсолютными донорами, а создавая основную часть продукта, занимать место и играть роль в «империи», во всех её структурах пропорционально своей доле в населении — этого не было ни в Петербургской империи, ни в СССР. Правда, в обеих структурах русские составляли около 50% населения, но на сегодняшний день — 80%. Это означает, что Четвёртый Рим, если ему суждено осуществиться, будет принципиально иным, чем Третий.

Строительство Четвёртого Рима должно начинаться с создания нового знания — вначале было Слово. Это знание должно опираться на наследие предков всех эпох нашей истории — и на переосмысление этого опыта, включая опричнину. Сюда входит, прежде всего, инвентаризация катастроф и поражений — за одного битого двух небитых дают, чёткое определение вечных и временных врагов России и русских с пониманием, что самый опасный враг всегда внутри. Ну и разумеется осмысление победительного опыта — своего и чужого.

И не надо морочить себе голову ложным реставрационизмом по поводу, например, Третьего Рима. Третий Рим разрушен. И парадоксальным образом его начал рушить уже второй Романов церковной реформой, позднее свой вклад внесли и другие цари. Большевики пытались на месте Третьего Рима возвести Третий интернационал, однако Сталин «перезагрузил матрицу» и попытался отстроить новый Третий Рим как социализм «в одной, отдельно взятой стране» — и отстроил, но всего на несколько десятков лет.

Одновременно с демонтажём-ремонтажём Третьего Рима шли аналогичные «эксперименты» с русским народом. Так, первый демонтаж русского народа ударом по истинно русской вере и русскому социокультурному коду произвели Алексей с Никоном и Пётр I, однако они лишь расшатали народ, но не сломали его. Тем более, что в Петербургском самодержавии большую часть народа власть оставила «в покое», оставив его в социокультурной резервации традиционного мира.

Пореформенная Россия стала зоной быстрого разложения народа, значительная часть страны превратилась в «Растеряеву улицу», «трактирная цивилизация» стала теснить русскую. Кончилось всё это революцией и широкомасштабным демонтажём русского народа в 1920-е — первой половине 1930-х годов. Затем торжество национал-большевистского курса над интернационал-социализмом и победа в Великой Отечественной войне не просто остановили этот процесс, но способствовали монтажу новой общности — советского народа на русской основе. Процесс этот так и не был завершён, ну а с конца 1980-х годов начинается (по нарастающей) активный демонтаж советского народа и, естественно, его русской основы — десоветизация стала мощнейшим и продуманным ударом по основам русского культурно-исторического типа. Третий Рим как способ бытия русских исчерпан.

Я уже не говорю о дефектах в конструкции. Это алексеевско-никоновская реформа-диверсия, петровский погром, рабство крестьян эпохи Екатерины II, идейный бред прозападной интеллигенции, художества интернационал-социалистов в 1920-е годы, тупость и предательство совноменклатуры 1970–1980-х годов.

Реликты всех этих дефектов послегрозненской эпохи русской истории так до конца и не вычищены, не стёрты из русской истории — как не были стёрты к середине XVI в. многие дефекты-реликты киевской, владимирской и ордынско-удельной эпох, которые пришлось «кусать» и «выметать» опричнине. С конца 1920-х годов сталинский режим с опорой на опричный принцип решал проблемы, которые накопились за несколько столетий русской истории (и которые не смогли, не сумели решить ни Николай I, ни Александр III; последние при всех их качествах были неадекватны задаче решения этих проблем) и которые были созданы революцией и первым послереволюционным десятилетием. Жестокость решения была обусловлена хронической запущенностью проблем, с одной стороны, и имманентной жестокостью, характерной для времени революций и гражданских войн. За 1930–1960-е годы был решён целый ряд проблем, однако далеко не все, к тому же появились новые. Под совокупным грузом этих проблем и при активных действиях блока «часть советской верхушки — часть мирового капиталистического класса — криминалитет» прогнулся и был демонтирован советский коммунизм, разрушен СССР. За последние двадцать лет в геометрической прогрессии нарос ещё бóльший ком проблем — терапевтически его не устранить.

К тому же на сегодняшний день далеко не все проблемы даже осознаны. «Неосознанность происходящего», о которой любят рассуждать деятели Римского клуба, — одна из серьёзнейших проблем современного мира, существующая как сама по себе, так и в качестве элемента сознательно реализуемой стратегии «управляемого хаоса». Вывод: сначала знать, потом делать. Сначала — новое знание, новая картина мира, отражающие русский интерес, потом — действие. Думать обо всём этом нужно сейчас — только так можно сохраняться и побеждать в меняющемся мире. Победам физическим всегда предшествуют победы метафизические; чтобы выиграть историческое противостояние, сначала надо «сделать» противника в метаистории, в сфере тонких интеллектуальных и психоинформационных (психоисторических) струн.

Ориентированная на решение общенациональных проблем, а не на обогащение узкой группы узаконенного ворья, опричнина нового типа — это «материя», которая порождается, помимо прочего, «духом» нового знания и даже нового чувствования, нового слышания Музыки Истории. Как будет называться новое знание? Не знаю. Может быть, по крайней мере для начала, «консервативно-динамическим». Может — иначе. Но я знаю точно, что оно должно быть бескомпромиссным по отношению к нам самим, не позволяющим пускать слюни и сюсюкать по поводу особой «русской духовности» и «загадок русской души», а чётко фиксировать все слабые и неприятные стороны нашей истории и нашего характера, ставить диагноз, не забывая о сильных сторонах и формируя чувство победительности вопреки всему. Это знание должно быть ключом к секретам явных и тайных врагов России и русских в мире в целом и отдельно взятых странах — в Высоком Буржуинстве, Равнинном Королевстве, Снежном Царстве и Знойном Государстве, вскрывая их сильные и находя их слабые стороны. Оно должно быть убойным и работать в мировой борьбе по пехотному принципу «штык в горло с двумя проворотами». Или по снайперскому — «один выстрел — один труп». А ещё лучше — два, не оставляя противнику шансов — ни одного. И тогда мы увидим Четвёртый Рим с сияющей над ним руной Победы.

http://www.dynacon.ru/content/articles/381/


Егор Холмогоров
АНТИКРИЗИСНАЯ МОДЕЛЬ ГРОЗНОГО ЦАРЯ

Правая.ru, 24.02.2010


Иван Грозный столкнулся с лавинообразным нарастанием внутренних противоречий, которое было характерно и для тогдашней Западной Европы. Он перевёл неизбежную гражданскую войну в максимально мягкий формат. Кроме того, Государь сумел создать мощные защитные механизмы в области внешней политики. Это позволило сдержать стремительную экспансию европейского торгового капитала.


Опричная политика Ивана IV была политикой перехода на революционные рельсы с рельсов эволюционных. Несомненно, с точки зрения любого носителя эволюционной политической парадигмы, действия Ивана Васильевича представляются форменным безобразием. В самом деле, при Иване III и Василии III страна развивалась и плавней, и надёжней. И отрицать, что эпоха опричнины была эпохой серьёзного кризиса, сопровождавшегося деструктивными и отвратительными явлениями — бессмысленно. Вопрос в другом — располагала ли Россия середины XVI века ресурсами для эволюционного развития, или же они де факто были исчерпаны? (Безусловно, здесь надо отказаться от историографического образа «Иван Террибль». Речь идёт даже не просто о производной от взглядов иностранцев. Сей образ является производной от восточноевропейской пропагандистской публицистики времён Ливонской войны. Представим себе, что мы изучаем личность Сталина, ориентируясь на издания ведомства Геббельса. Впрочем, мы к этому и сейчас близки).

При изучении опричнины очень часто упускается из виду европейская синхрония, без которой понять происходившее в XVI веке невозможно. Точнее, эта синхрония приводится, но только в самой примитивной форме: «А у них Варфоломеевская ночь была». Разумный ответ на это: «Ну и чего? Если у тебя сосед пьяный жену бьёт, то это повод, что ли, самому так поступать?» Вопрос не в тех или иных исторических эксцессах этой эпохи, но в её общих условиях. Вторая половина XVI века во всех крупных европейских странах — эпоха ожесточённых гражданских войн. Идеологический дизайн этих войн был связан с противостоянием протестантов и католиков. Но отсюда совсем не следует, что сам дизайн был первопричиной, а не оформлением гражданских противостояний, длившихся десятки лет. При этом данные столкновения уносили тысячи жизней, предполагали непрерывные внешние интервенции, государственную измену, самые подлые интриги и самые грязные преступления. Вспомним историю. Франция — борьба католиков и гугенотов. Англия — сперва преследование протестантов при Марии, а затем борьба католиков с королевской властью англиканки Елизаветы. Испания — война в Нидерландах, бывшая именно гражданской войной. Германия — непрерывные войны протестантских князей с императором.

Если мы предположим, что существовали серьёзные причины, сделавшие гражданские войны общим явлением, то решительно не видно, какие причины могли бы вывести Россию из-под действия этого всеобщего закона. В России также, в той или иной форме, должна была начаться гражданская война. И если исходить из этого факта, то нам придётся поразиться тому, с каким искусством Иван IV сумел ввести гражданскую войну в рамки опричнины, то есть управляемой гражданской войны, контролируемой государем.

Тут можно указать на то, что гражданская война всё-таки накрыла Россию в начале XVII века, в Смутное время. И была исключительно жестокой и кровавой. Но здесь русская Смута оказалась первым звоночком нового общеевропейского кризиса первой половины XVII века, сопровождавшегося новым туром гражданских войн и новым туром внешних войн и интервенций. Центральным событием этого кризиса стала Тридцатилетняя война, из которой вышли ослабленными все её участники — и даже те, кто в ней прямо не участвовал (англичане). С относительно приличным счётом результаты этого кризиса свели голландцы, и в безусловном выигрыше оказались шведы. Все остальные проиграли. Германия лишилась трети населения. Как бы ни рассматривать негативные последствия действий Ивана Грозного и степень его посмертной вины в Смуте, именно созданная им жёстко-централизованная система и обоснованная им идеология сакрального самодержавного русского государства позволили России достаточно быстро, не за тридцать, а за пятнадцать лет, проскочить новый кризис и начать восстановление. Заметим, что уже следующий общеевропейский «шорох» — кризис 1648—50 годов (революция в Англии, Фронда во Франции, ликвидация штатгальтерства в Голландии) аукнулся в России лишь быстро локализованным соляным бунтом. А из войны за Испанское наследство Россия начала получать непосредственную выгоду.

Когда читаешь замечательную книжку Николаса Хеншелла «Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени», развеивающую историческую мифологию о монархиях XVII—XVIII веков, не оставляет ощущение того, что единственной настоящей абсолютной монархией в тогдашней Европе было русское самодержавие. Причём этот факт давал нашему государству мощную управленческую фору, которая и действовала весь «монархический» период. Лишь в XIX веке европейцы начали отыгрывать эту фору, и отыграли как раз к Крымской войне. (Николай I, конечно, призван был стать самодержавным модернизатором, а стал «ретроградом», впрочем, в этом была и вина декабризма). И вот вся та «фора», которую Россия имела в XVI—XVII веках (в виде не иллюзорно абсолютной и моносубъектной власти) — достижение именно Ивана Грозного. К примеру, без его опричной политики, реформы Петра I не были бы возможны ни в «хорошем», ни в «плохом» аспектах. (Тут уж как считать, что важнее — культурная идентичность, или военно-политическая неприкосновенность с переходом в доминирование).

Ещё один интересный момент связан с внешней политикой Ивана IV. Некоторые авторы рассматривали его как «английского царя» (выражение дьяка Щелкалова). Усиленное проникновение иностранцев в Россию и влияние их на многие дела в Русском государстве — факт несомненный. Причём именно Иван дал зелёный свет этому проникновению. К концу его правления, резидент Джером Горсей был, мягко говоря, нерядовым человеком на Москве. Русские авторы, такие, как Иван Тимофеев, обвинявшие Ивана в организации гражданской войны, ставили ему в вину и допуск иностранцев, приобретших большую силу. Это вещь несомненная, но вот насколько Иван был действительно «повинен» в проникновении англичан — это большой вопрос.

Тут вновь речь идёт о некотором провинциализме нашей историографии, который идёт ещё от Николая Карамзина, рассматривавшей историю России вообще в отрыве от мирового контекста. XVI век был эпохой повсеместной раннекапиталистической торговой экспансией европейцев. В большинстве случаев экономическая экспансия шла рука об руку с военно-политической и приводила к разрушению суверенности тех обществ, куда проникали «просвещённые мореплаватели». Торговый обмен, как правило, производился европейцами частично или полностью внеэкономическими методами. Россия, конечно, была крепким орешком, но ничто не говорило о том, что решить с ней вопрос будет сложнее, чем с какой-нибудь Бенгалией. Строго говоря, под европейцами можно было либо сломаться, как это сделали большинство тогдашних обществ, либо их прогнать, пока были силы — как хватило мужества и мудрости поступить японцам в сёгунат Токугава.

Политика Ивана IV оказалась третьим решением, которое в полном объёме никто так и не смог повторить. Иван произвёл абсолютную монополизацию внешней политики. Не торговли, как ошибочно считал Сталин, торговля была в частных руках, а именно политики — установления правил игры, переговорного процесса и т.д. Его жестокое уничтожение всех представителей боярства, кто считал себя вправе на собственную внешнюю политику, привело к тому, что после мощного «рефлекторного выброса» эпохи Смуты, внешние связи стали безусловной монаршей прерогативой и монополией. И здесь Иван IV значительно опередил свой век, создав подлинный внешнеполитический моносубъект гораздо раньше, чем та же степень моносубъектности была достигнута в большинстве европейских стран. Во время Северной войны это давало вполне определённые результаты. Так, в Северной коалиции русский царь был единственным участником, в полной мере отвечавшим за свои слова и обещания. Именно эта сильная позиция позволила ему при разделе наследства Швеции оставить в своих руках львиную долю.

Впрочем, в экономических делах формирование политического моносубъекта дало свои плоды гораздо раньше. В России была создана система профицитной внешней торговли, которая финансировала русское государство за счёт англичан и голландцев. Причём эта система позволяла выходить из убийственных для большинства стран тогдашней Европы финансовых кризисов.

В 1650—1560-е годы Россия, чтобы профинансировать войну с Польшей за Украину, вынуждена была выпустить медные деньги. Краткосрочный эффект оказался достигнут, первый этап войны выигран, однако дальше начинаются неудачи, сочетающиеся с гиперинфляцией. К 1662 году финансовое положение становится настолько плачевным, что возникает вопрос о немедленном восстановлении серебряного обращения. Но в России серебро не добывается — его можно взять только из внешнеторгового оборота. И правительство Алексея Михайловича вводит временную монополию на пять главных статей русского экспорта с принудительным займом товаров (пенька, поташ, смольчуг, сало говяжье, кожа). Конфискация производится у представителей высшего слоя — боярства и купечества — и те даже не пикают. Случившийся в 1662 году медный бунт простых посадских людей, солдат и стрельцов был направлен против бояр, подозревавшихся в подпольной чеканке медных денег. Монополии внешней торговли бунтовщики никак не затрагивали, напротив, они требовали более решительных мер в области конфискаций.

Результаты не замедлили сказаться. Продажа товаров уже за один год позволила возобновить серебряное обращение, хотя и с конфискационным курсом обмена медных денег. А за три года удалось полностью выправить государственные финансы. Проворачивание всех этих операций в стране менее жёстко централизованной и менее жёстко спаянной, чем Россия, было попросту невозможно.

Мне уже приходилось говорить о том, что в России в XVI—XVIII веке была выстроена «констрсистема» по отношению к капиталистической мир-системе. Сегодня я склонен более решительно связывать выстраивание этой контрсистемы, жёсткую концентрацию всех внешнеполитических и внешнеэкономических нитей в одном субъекте самодержца именно с личностью Ивана IV. Даже когда его внешняя политика была неудачна, это была его внешняя политика — политика самовластного русского царя.

http://pravaya.ru/look/18067


Виталий Аверьянов
ОПРИЧНИНА — МОДЕРНИЗАЦИЯ ПО-РУССКИ

ИДК, 27.03.2010


Как во тереме живёт православный Царь,
Православный Царь Иван Васильевич.
Он грозен, батюшка, и милостив,
Он за правду милует, за неправду вешает.

Народная песня


Глупцы только, которые не знают обстоятельств его времени, свойств его народа и великих его заслуг, называют его тираном.

Пётр I


Краткая преамбула

17 февраля в Институте динамического консерватизма прошёл круглый стол об актуальности опричнины. Он дал неожиданные результаты. Как минимум, настоящим событием в нашей социально-исторической мысли явилась работа А. И. Фурсова, получившаяся на основе сделанного им доклада. Несомненно, глубокими и нетривиальными были также выступления Максима Калашникова, Александра Елисеева, Егора Холмогорова и других участников. Началась заинтересованная полемика как противников, так и сторонников «новой опричнины».

Что касается статьи Фурсова, то в ней впервые столь отчётливо была показана исключительная сложность опричнины XVI века, нестандартность её как политической инициативы, целенаправленно преображающей властные и социальные отношения. Кроме того, Фурсов убедительно показал положительную сторону внутренней связи опричнины и нео-опричнины в русской истории, а также диалектику трёх полюсов русского государства: олигархии, опричнины и самодержавия, — диалектику, рисующую лицо России как своеобразное, ни на что не похожее. (Замечу в скобках, что опричнина выступает как своего рода «странный аналог» демократизации власти, русское прочтение демократического принципа, не фантазийного, не манипуляторского, как современная «демократия», а реального рабочего принципа — «к народности через чрезвычайку».)

1. На крючке, но не чекистском

В спорах о путях модернизации сегодня как будто сам собой всплывает вопрос об опричной русской идее. Хотя некоторые по давно внушённой привычке видят в ней лишь эвфемизм бесчеловечности и крови, на деле в опричнине сказался творческий поиск выхода из тупиков.

Сейчас Россия снова в тупике, в патовой ситуации. Одна половина головы заявляет стремление к развитию, к выходу из равновесия как удела отставших и сдавшихся на милость победоносным акулам внешнего мира. Другое полушарие — боится перемен и мёртвой хваткой цепляется за пусть мелкое и неприглядное, но осязаемое наследство РФ 1991-2010 годов, наследство тех, кто согласен прочно сидеть на внешнем — не чекистском! — крючке и не суетиться под глобальным клиентом. (Прошу не понимать всё это банально-упрощённо: я не имею в виду под полушариями двух первых лиц в государстве. Эта граница проходит как-то по-другому.)

Властному истеблишменту свойствен консерватизм самого последнего, самого подлого образца из тех, какие можно себе представить. Это консерватизм для себя, охранительство того, что удалось урвать, самоподдержание застойных процессов в «элите», которые длятся де факто с брежневских времён. Этот консерватизм замешан на неверии не столько даже в свою страну, сколько в самих себя. Может быть, в неэстетичности его и объяснение самой раздвоенности — надо же ведь как-то эту неприглядность прикрывать.

Последняя попытка приукрасить его — назвав «модернизационным» — лишь усугубляет впечатление. «Единая Россия» — классическая партия «боярского царства», молчальники мирской злобы, конвертировавшие своё терпение в земные блага, которые говорят и пишут лишь по поручению, а думают — «в бороду» и «в стол». Массовка «Единой России» враждебно-безразлично слушает речи тех, кому дана власть вещать о модернизации, инновациях, программах развития, сильной России, выходе в великие державы, преодолении коррупции и т.п.

В манифесте «ЕР», где было заявлено о консервативной модернизации, хорошо просматривается одна из излюбленных мыслей кремлёвских идеологов. На протяжении веков в России цена человеческой жизни, — скорбят они, — была почти ничтожна, великие успехи и победы часто доставались очень дорого. Убойный аргумент — который, на взгляд этих идеологов, способен оправдать всё что угодно, любые нынешние неуспехи и поражения. Что скрывается за этим аргументом? За ним скрываются «человеческая жизнь», неприкосновенность самих квази-бояр, а заодно в скрытом виде неприкосновенность их кланов, собственности и устоев. Всё можно поменять в стране, но только не элитарный «застойный процесс». «Победить коррупцию, — провозглашают единороссы, — можно, лишь изменив социально-экономическую ситуацию и качество государственного управления. Это нельзя сделать за один день, — но это нужно делать каждый день». Сиречь нужно не побеждать коррупцию, а бороться с ней перманентно, «консервировать» её — классическая мечта бюрократии. В этом, в сущности, и заключён весь официозный «российский консерватизм».

Не считая комичной кампанейщины по веерному сооружению ФОКов и пропаганде здорового образа жизни, они, разглагольствуя о жестокостях прошлого, а значит и намекая на собственную гуманность, не расшифровали, как собираются поддерживать человеческий потенциал. Партия агрессивных квази-бояр тайно кровожадна — сберегать и преумножать народ в действительности она не намерена. Ведь у элитариев уже вошло в пословицу, что «с народцем нам не повезло», а потому предпочтительнее те, кто лишён «иждивенческих» комплексов, кто подешевле в труде, посговорчивее в коррупционных схемах и менее склонен ко всяким традиционно русским политическим неожиданностям, вроде той же опричнины — предпочтительнее гастарбайтеры, иммигранты, прописавшиеся в РФ этнические кланы, склонные к данническим отношениям и к «земляческой» тактике выживания в среде пассивного и несолидарного большинства.

Итак, подведём первоначальный итог. Консерватизм для себя означает:

—  Коррупцию как потребление стабильности всей системы

—  Неприкосновенность политического и кланового статус-кво

—  Игру в неофеодальную олигархическую «удельность», то есть сговор частей и меньшинств против самой возможности предъявления целей целого, национальных интересов большинства

—  Как следствие из всего предыдущего: бесконечную имитацию созидательного и производительного начала (партия «конкретных дел», как они сами себя именуют).

Знающие историю люди не усомнятся: ситуация похожа на княжески-боярский олигархат XVI века, в борьбе с которым царская власть выработала модель самодержавия. Достигнуто это было через опричнину.

По мнению многих, опричные принципы и модели срабатывали в России после Иоанна Грозного ещё не раз, причём в критические моменты. Не наступает ли вновь такой момент?

2. Шизо-консерватизм

Модернизационный консерватизм, который был принят на съезде нашей боярской партии в прошлом году, шизофреничен как короткое замыкание. В её манифесте заявлена «идеология стабильности и развития», то есть одна часть этой идеологемы блокирует другую. Эта идеологема и все «находки» спичрайтеров партии мало согласуется и с консерватизмом, и с модернизацией, поскольку за медоточивой риторикой просматривается осторожное желание, как бы не наплевать в лицо ненавистному прошлому и как бы не накликать неведомое будущее. За официозной шизофренией скрывается нечто более страшное, чем болезнь — бессилие. Именно бессилие и безволие, воплощённое в нынешней системе, блокирует как развитие, так и самовоспроизводство национальной идентичности (то есть подлинный консерватизм). Развития в этой системе не происходит, но и национальное лицо размывается, деградирует.

Формула шизо-идеологии, если смыть с неё мощный слой макияжа, в сущности проста: ни консерватизма, ни модернизации! — что отражается в более приличной формуле умеренности и аккуратности, обозначенной в том же манифесте — продвижение вперёд «без застоев и революций». Ирония в том, что нынешний застойный процесс в элите был закреплён русской «оранжевой» революцией 1991-1993 годов. Застой и революция не антиподы РФ, а её базовые столпы. Ельцин скрестил революцию с застоем, а Путин подморозил этот противоестественный союз, сплотив государство, крупный бизнес и верхушку криминала вокруг олигархической узурпации. В современной России, признанной недавно страной-лидером по числу долларовых миллиардеров в Европе, ни самодержавия, ни опричнины даже в остаточном виде не осталось, все средства и соки странны откачены в пользу горстки миллиардеров — триада Фурсова усечена до монады без примесей — «олигархичнейшей олигархии» или плутократии. Плутон, римский бог ада и мертвецов, что любопытно, по совместительству был также богом преступного мира и земного богатства. Отсюда и глубинный смысл понятия «плутократия» — власть мертвечины, мёртвого золота над живыми душами, понукание государством со стороны преступников, имеющих неправедные богатства.

У нашей топ-элиты есть только один шанс «инновационного прорыва» на локальном участке — если они убедят крупный международный капитал, внешние центры силы в том, что часть инновационного бизнеса (международного) имеет смысл разместить в России. Ведь инновационные технологии и мозги легко переводятся из одной географической точки в другую. Это не тяжёлая индустрия, требующая долгой наладки производства и его врастания корнями в почву. И база, и мозги могут быть мгновенно переброшены, — туда, куда велят Большие деньги.

Похоже, кого-то из золотых, «плутократических» акул глобального мира уже убедили. И такой инновационный кластер в РФ под исполнительным руководством, к примеру, Чубайса, вероятно, подготовят к запуску. Главное — не дать «соскочить» России (и «шизо-консерваторам» вместе с ней). Кто знает, что она станет вытворять, избавившись от крючка?

3. Почему он не динамический?

В «Русской доктрине» и следующих за ней книгах мы говорили, конечно, про другое инновационное развитие. Мы имели в виду не шизофренический консерватизм, галлюцинирующий темой модернизации, а консерватизм динамический. В динамическом консерватизме, в отличие от модернизационного, нет оксюморона.

Консерватизмом он является потому, что, будучи способен к быстрому обмену между полушариями национального мозга, в этом круговороте смыслов и действий удерживает целое. Динамический он потому, что учится жить в состоянии неустойчивого равновесия, упреждая реакции внешней среды. Стать динамическими консерваторами значит, оставаясь русскими и опираясь на Россию, превратиться в виртуозов неустойчивости, нестабильности, не подчиняющихся хаосу, не заражённых его вирусами, а владеющих им. Такие «динаконы», агенты социальной негэнтропии, чувствующие себя в быстроменяющихся условиях как рыба в воде, сами отчасти похожи на исчадий хаоса (в смысле своей вооружённости и скорости действий). Это играющие на опережение активные иммунные элементы, сбрасывающие хаос ниже пороговых барьеров социальной системы, туда, где ему место, — не обороняющиеся, но непрестанно атакующие, согласно правилу А. В. Суворова, когда «голова хвост не ждёт», когда инициатива захватывается. Переход, трансфигурация для них — привычное состояние, а не что-то критическое или временное. Вот уж где действительно не остаётся места ни для застоя («динаконы» постоянно взрывают энтропию), ни для революции (понимаемой как прорыв хаоса и авария в системе — такие сбои «динаконами» вычисляются и заранее устраняются).

Именно в перехвате инициативы, на мой взгляд, состоит глубинный смысл и русской опричнины.

Теоретическое отступление.

Динамический консерватизм не занимается шарлатанскими фокусами и подменами субъекта развития и объекта устойчивости, — устойчива в нём сама субъектность, а не абстрактное развитие.

Развитию недостаточно быть обновляющим. Новизна новизне рознь, обновление ради самого обновления не есть благо. Чтобы обновиться, необходимо сначала найти то, на что можно твёрдо опереться. Иначе самообновление смоет самое себя, превратив субъекта развития в бог знает что, в мокрое место.

Развитию недостаточно быть устойчивым, ибо главное в нём — его направленность. Устойчивым и необратимым может быть и болезнь, и разложение. Развитие должно начинаться с видения во-первых собственных целей и во-вторых перспектив, то есть целей, осложнённых трудностями их достижения.

Как пел по поводу двух этих подмен Башлачёв:

Хорошие парни, но с ними не по пути.
Нет смысла идти, если главное — не упасть…
(…)
Смотри — от нас остались чёрные дыры!
Нас больше нет, есть только чёрные дыры…

Устойчивым, самовоспроизводящимся должно быть не развитие, а то, что развивается. Если же процесс развития становится самодовлеющим, это значит, что за ним прячут транснационального бафомета (идеологи «устойчивого развития») или кровожадного общечеловеческого молоха (либеральные консерваторы). Динамический консерватизм противоположен обоим этим упрощениям, вновь прописывающим России рецепты «зависимого развития»: имитационным программам Юргенса и Кº и иллюзорной эволюции без скачков через соблюдения правил «цивилизованного мира» Иноземцева и Кº. Сегодня, в 2010 году, читать такие проповеди уже не смешно. Режим безнадёжно устарел вместе со своим интеллектуальным интерфейсом. Стране вновь нужна опричнина, то есть реализация очищения нашего больного общества от «чёрных дыр» и ходящих, чтобы не упасть, «хороших парней» с их «конкретными делами».

В. Ю. Сурков в интервью «Ведомостям» как будто опровергает устарелость режима, демонстрируя понимание того, что для подлинной модернизации нужна не предлагаемая юргенсами предварительная политическая модернизация (читай — либерализация № 2), а, напротив, утверждение авторитарной модели: «Консолидированная власть в России — это инструмент модернизации. И смею вас уверить, он единственный». При этом Сурков признал, что авторитарно-дирижистские методы на данный момент и так задействованы «на пределе» возможностей нынешней системы. Так это или нет, но Сурковым де факто признана та самая патовая ситуация — к гипер-либералам повернуться лицом нельзя, потому что тогда не будет модернизации, но и укрепить авторитарную модель нельзя, потому что система, либеральная по сути, этого не выдержит.

Для реальной технической и инфраструктурной модернизации России, повторим мы, нужна модернизация по-русски, или новая опричнина, нужно перетряхнуть сложившуюся систему и стать консерваторами не для себя, а консерваторами для Бога и народа, консерваторами для будущих поколений. Нужно, как сказал бы царь Иоанн, «перебрать людишек». Потребуются новые люди и в науке, и в управлении, и в обеспечении безопасности. Нужен новый социальный порядок: когда в чести тот, кто служит.

Как страшно для шизо-консерваторов! Ведь это означает разрыв с уютным «миром стабильности», отказ от демонстративного гуманизма. Но идеологема «стабильного развития» изначально придумана не для России, это идеологема не годится для донора, а только для глобального вампира. И заявленная партией тех, кто «себе на уме», гуманность по отношению к «элитарным людишкам» есть лишь риторическое прикрытие для незатруднительной жизнедеятельности коллективного вампира.

Означает ли это, что напрашивающаяся опричнина (стряхнуть вампирический морок со страны!) — крайняя, вынужденная мера? Отчасти да. Отчасти нет. Поскольку опричнину можно ввести позже, а можно и раньше, не дотягивая до последнего предела, до крайности, которые так часты в истории России. Но чем дольше будет коллапсировать «квази-боярская модель», тем более жестокой и разрушительной в социальном плане окажется новая опричнина.

4. За что до сих пор ненавидят Иоанна Васильевича?

Иоанн Великий — вечно актуальный царь. Он и спустя 500 лет вызывает любовь и ненависть. Почему он вызывает любовь — вплоть до того, что некоторые горячо ратуют за его причисление к лику святых? (Сразу скажу, эту тему сегодня оставим в стороне как недостаточно актуальную — речь не о том, чтобы вступать в непродуктивный спор с канонизаторами или антиканонизаторами.) Многие интуитивно ощущают, что Иоанн Грозный увенчал собою феномен «русского чуда» XV – XVI веков. Школьные факты истории говорят сами за себя: при нём произошёл прорыв к Волге, открытие путей экспансии в Сибирь, на Восток. Его царствование было историческим мгновением, за которое территория и мощь Московского государства возросла кратно. Это был действительно великий царь, хотя сегодня, после ожесточённых и истеричных выпадов неолиберальной волны, это как будто вновь нужно доказывать.

К сожалению, немногие из наших историков смогли осилить сложность всего царствования Иоанна Грозного, дробя его вслед за ненавистником царя Курбским на светлый и тёмный периоды. Одним из немногих исключений был К. Д. Кавелин, который в «Ответе „Москвитянину“» (1847 год) первым обратил внимание на удивительную особенность: «Всё то, что защищали современники Иоанна, уничтожилось, исчезло; всё то, что защищал Иоанн IV, развилось и осуществлено; его мысль так была живуча, что пережила не только его самого, но века, и с каждым возрастала и захватывала больше и больше места. (…) Нам осталось дело Иоанна; оно-то показывает, насколько он был выше своих противников» (Кавелин К. Д. «Наш умственный строй». — М., 1989. — С. 92-93). На фоне большинства других наших историков XIX века мысль поразительно зрелая!

Почему Иоанн Грозный вызывает ненависть? Разрушил страну? Нет, такие обычно у потомков ненависти не вызывают, потому что в разрушенной стране некому справлять поминки по прошлому. Обидел народ? Народ в своём эпосе вспоминает о нём как о выразителе своих чаяний.

Ненависть к нему связана со страхом перед невероятно усилившейся Россией. Что означает Иоанн Грозный для внешних сил? Жуткий феномен русской альтернативы, северо-восточной альтернативы Западу, соизмеримой с ним расово, соизмеримой с ним культурно, наконец, религиозно соизмеримой. Грозный царь стал одним из главных источников русофобии. В нём и его Руси — Запад увидел реинкарнацию проклятой Византии. Ярче всех это ошеломляющее чувство появления нового гиганта в Европе описал Карл Маркс: «Изумлённая Европа, в начале правления Ивана едва знавшая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на её восточных границах огромной империи, и сам султан Баязид, перед которым Европа трепетала, впервые услышал высокомерную речь московита» (Маркс К. «Разоблачение дипломатической истории XVIII века». — Вопросы истории, 1989, №4. — С.3). Это Маркс пишет про эпоху Иоанна III, деда «игумена всея Руси», которого тоже называли и Великим, и Грозным. Иоанна III многие интеллигенты вслед за классиками либеральной историографии противопоставляют (на мой взгляд, неоправданно) его опричному внуку. Но сказанное Марксом ещё более справедливо по отношению к XVI-му веку, чем к XV-му.

Иоанн Грозный — сущностно русское явление и он навсегда переплёлся с русским духом, вошёл в фундамент России как цивилизации. Ненависть к нему — явление не русское, оно родилось в сознании крамольников, перебежчиков, тех, кто поставил себя против России. Среди наших современников яд по отношению к Грозному источает профессор Нью-Йоркского университета Александр Янов, который увидел в его опричине «самодержавную революцию», прообраз и источник как будущих русских революций, так и самодержавия, одинаково ненавистных Янову. Останавливаться подробно на этом не буду, поскольку в своё время подробно разобрал его взгляды в своей книге (Аверьянов В. «Природа русской экспансии». — М., 2003).

Помимо Великого и Грозного (последнее наименование в понимании самого царя отсылало в первую очередь к образу Архангела Михаила, Канон которому он написал) встречаются и другие эпитеты. Любопытно, что эпитет «Мучитель», распространённый в антигрозненской пропаганде, остался чисто книжным, в народном эпосе не прижился. Но есть одно прозвание, о котором почему-то никто не вспоминает. Оно звучит в русских исторических песнях и балладах — там царя Иоанна Васильевича называют «Прозрителем». Не больше и не меньше как. Интересно, почему? Может быть, как раз потому, что он в текущем усматривал вечное, а за тем, что происходит в данный момент, видел целое? И в том числе, как отмечено было Кавелиным, сумел начертать такие формы, которые утвердились и опередили своё время на несколько столетий?

Очевидно, что в эпосе народном дежурные и проходные идейки не оседают, отсеиваются, остаются только прочные смыслы. Дореволюционный исследователь фольклорных источников И. П. Сенигов, автор целой работы, посвящённой образу Иоанна Грозного в народном сознании, отмечал: «Первым в ряду московских государей, который пользовался бóльшим расположением народа, чем кто-либо другой из них, является Иван Васильевич Грозный. (…) Кроме казней бояр, другою причиною популярности Ивана Грозного является то обстоятельство, что он не только знал русский народ, его мысли, чувства, нравы и обычаи, сочувствовал его тяжёлому экономическому положению, но и верил в него, в основные начала велико-российского племени» (Сенигов И. П. «Народное воззрение на деятельность Иоанна Грозного». — СПб., 1892. — С.47).

Замысел, который показал первый русский монарх-помазанник, учредитель Московского царства и автор основных принципов самодержавия, был для его последователей, спустя век (первые Романовы), два века (Пётр I), четыре века (Сталин) убедительным, несомненным, подтверждённым русской жизнью. Это делает его главным родоначальником имперского строя России. И хотя реализация его замысла была временно свёрнута преемниками, перечёркнута Смутным временем, отбросившим страну в до-опричные времена, будущее всё равно было за «жалованными вотчинами», за развитой им концепцией самодержавия как имперского центра в символическом и административном смысле, за идеологией государственного служения сверху донизу, впервые продемонстрированной в опричнине.

Одновременно, этот же замысел стал источником ненависти и страха русофобов. Сегодня глухая и глумливая критика опричнины политически весьма актуальна. Она важна для нашей олигархо-бюрократической верхушки как профилактика того, что они называет «политическим экстремизмом». Главный смысл критики и царя, и опричнины — не допустить такой власти, которая бы решительно пресекала крамолу в элите. Более того, заклеймив террор Грозного и его опричнину, связав его с террором Сталина в некотором клише «злодея на троне», им важно не допустить даже самой мысли о такой власти. Блокируя развитие, загноившаяся система стремится блокировать и сами воспоминания о хирургических решениях, способных положить ей конец.

5. Кто детей опричниной пугает?

Вслед за Александром Яновым, посмевшим назвать русское самодержавие «самоуничтожением России», в наше время тема опричнины зажгла творческое вдохновение новых «мастеров культуры». Самым нашумевшим обличением опричнины стал, конечно, фильм Павла Лунгина «Царь». Лунгин прямо, хотя и косноязычно, повторяет Янова, когда в одном из интервью поясняет замысел своего «Царя»: «Грозный в силу своей личности такой невероятной — очень много было в нём силы, безумной — он как бы остановил тот естественный процесс развития и надломил что-то и не допустил Возрождения…»

Сейчас таким как Янов или Лунгин вольготно рассуждать о патогенности русской политики и цивилизации. Автор сценария фильма «Царь» писатель Алексей Иванов скромнее в своих претензиях. В своём интервью, комментируя выход лунгинского фильма, он пускается в довольно банальную проповедь о недопустимости обожествления власти, веры в царя как святого. Из этого интервью видно, что «Царь» работает на укрепление базового стереотипа РФ о кровавом наследии России, в котором представления об Иоанне Грозном и Сталине, об опричнине и НКВД слипаются в образ опасности, постоянно возрождающейся в России а потому подлежащей искоренению.

Несмотря на успех у консервативной части киноаудитории предыдущей картины Лунгина «Остров», следящие за его режиссурой критики не могли быть удивлены той русофобией и опрично-фобией, которую Лунгин щедро выдал в новом своём творении. Что касается святости и её трактовки в фильме «Царь», то здесь на ум приходит фраза из «Луна-парка»: «Русский человек в России может быть только клоуном». В сущности, через всю свою биографию этот обласканный на Западе режиссёр воспроизводит одну и ту же тему русской жизни как абсурдной клоунады: столкновение жлоба с непризнанным гением («Такси-блюз»), конфликт тупого быдла с просветлённым еврейским шалопаем («Луна-парк»), Россия как скопление трагикомических рыл, без единого человеческого лица («Свадьба»), глумливые шуточки по поводу убийства комиссарами Царской семьи («Бедные родственники») и т.д.

После фильма «Царь» по-другому должен смотреться уже и фильм «Остров», сделанный достаточно аккуратно и в силу этого производящий имитацию «духовного кино». Становится понятно, что и в «Острове» изображён не святой, а шут в его максимально приближённой к юродивому ипостаси. Но, как бы то ни было и ни «казалось», расстояние между шутом и юродивым — бездна.

Лунгин ни в «Острове», ни тем паче в «Царе» так и не поднялся до православного юродства (на которое был так богат XVI век). Да и не мог подняться. Святой у него предстаёт либо как интеллигент-шестидесятник, по точному замечанию протоиерея Всеволода Чаплина, либо как клоун. Другим содержаниям просто не может найтись места в душе режиссёра, им там не за что зацепиться.

Самым ярким образом клоунады Лунгина несомненно стал персонаж, исполненный Иваном Охлобыстиным. По-видимому, неслучайно после того как священник Охлобыстин сыграл расстригу, придворного шута-еретика, он был запрещён в служении Патриархом Московским.

Святой был изображён в «Царе» как клоун, царь — тоже как клоун. Клоуном, само собой разумеется, был и шут Вассиан (впрочем, исторически недостоверный). В фильме показаны три шута, и при этом нет ни одного юродивого!

Фильм Лунгина несомненно представляет собой бледное и постыдное явление на фоне фундаментального «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна. Та картина стала одним из великих исторических фильмов в мировом кинематографе. Эйзенштейн явил в ней сплав театра и новейших средств подачи материала, показал пути, по которым искусство кино может развиваться в будущем.

Разными в двух этих случаях были не только масштабы талантов. Разными были и заказчики картин. Заказчик Эйзенштейна на встрече с ним и Черкасовым в Кремле раскритиковал вторую серию фильма, отдав должное первой. Его замечания вошли в постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О кинофильме „Большая жизнь“» 1946 года: «Режиссёр С. Эйзенштейн во второй серии фильма „Иван Грозный“ обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-Клукс-Клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, — слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета».

Что касается «заказчика» фильма Лунгина, то по сути он не менее могуществен и тираничен, чем Сталин 40-х годов. Конечно, таковым заказчиком не может быть Церковь в силу явной слабости образа митрополита Филиппа. Неубедительность и бледность Филиппа в картине неорганично дополнена эпизодом с чудотворением. Этот эпизод, так сказать, внешне, искусственно «пришит». Заказчик фильма Лунгина — современная плутократия, которая в глубине души страшится опричнины, не понимает и не приемлет тех сил, которые вызвали её к жизни в XVI веке, и могут вызвать теперь.

Что же касается конфликта Иоанна Грозного и митрополита Филиппа — этот сюжет в историографии имеет весьма неоднозначные оценки. Нельзя считать доказанным, что сведённый с митрополии и заточённый в монастырь владыка был задушен по приказу царя. Многие историки склоняются к тому, что такого быть не могло (тщательно составленные царские синодики с поминовением опальных имени митрополита не содержат, а царь не имел обыкновения лукавить перед Богом).

Первым попытался приписать царю вину в смерти святителя Патриарх Никон, автор церковного раскола XVII века. Никон, обладавший огромным влиянием на царя Алексея Михайловича, сначала заставил его принять участие в покаянной церемонии, связанной с канонизацией свт. Филиппа. В лице царя Алексея власть должна была как будто покаяться за деяния Иоанна Грозного. В соответствии с этой церемонией и замыслом Патриарха было составлено и отредактировано и Житие Филиппа. Существуют сведения, что это Житие писалось на основании данных, предоставленных лицами, лжесвидетельствовавшими против самого Филиппа на соборе 1568 года («История государства Российского: Жизнеописания». IX-XVI вв. — М., 1996. — С.368). Многие из деталей этого Жития были заимствованы из более древних житий по принципу перенесения канонических сюжетных линий, некоторые из этих деталей были исторически недостоверны. Любопытно, что голова брата или племянника, которую целует после казни владыка Филипп, перекочевала в лунгинского «Царя» именно из этого странного жития.

Митрополит Иоанн (Снычев) считал, что владыку погубили не царь с Малютой Скуратовым, а новгородские заговорщики, видя в нём опасного свидетеля в «новгородском деле». Историк Ю. Е. Кондаков в своём исследовании приводит аргументы в пользу того, что канонизация митрополита Филиппа была непосредственно связана с наложением запрета на деяния Стоглавого собора: «Филипп привлекал Никона тем, что не побоялся воспротивиться царю и напомнил ему о праве Церкви выносить приговор светским правителям. На Соборе 1666 года, где проходил суд над Никоном, Алексей Михайлович ещё раз подтвердил, что историю конфликта Ивана IV и Филиппа ему преподнесли в неверном свете. На Соборе была зачтена грамота Никона Константинопольскому патриарху, в которой упоминалось, что Никон переносил из Соловецкого монастыря мощи Филиппа, неправедно мучимого Иваном IV. Алексей Михайлович по этому поводу заявил: „Для чего он, Никон, такое бесчестие и укоризну блаженные памяти великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси написал“» (последняя цитата приводится Кондаковым по книге: Каптерев Н. Ф. «Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович» . М. 1996. Т.2. С.126).

Царь Алексей разочаровался в Никоне и в его антигрозненской авантюре. Это не значит, что святитель Филипп подлежит деканонизации. Об этом даже не может быть речи. Филипп мученик, но пострадал он, по всей видимости, не от опричнины, а от крамолы. Второе мученичество Филиппа — посмертное — связано с тем, что его использовали в политических играх, пытаясь подчинить государство церкви, столкнуть их (а такое может вести только к расколам страны и веры). На Руси святые не бывают противогосударственными, не бывают диссидентами, хотя отношения их с властями всегда не безоблачны. Попытка превратить Филиппа в святого диссидента — была провокацией, провокацией и остаётся, и смысл её прозрачен.

Наряду с фильмом «Царь» другим примером борьбы с опричной идеей стала повесть Владимира Сорокина «День опричника», которой он, по мнению экспертов, ответил на роман Михаила Юрьева «Третья империя». Что касается Юрьева, то он построил нечто вроде утопии новой опричной России XXI века. Хотя сам Юрьев оговаривается, что не надо понимать этот термин буквально, тем не менее, у него там есть глава, в которой он описывает новую опричнину как служилый класс новой имперской России. Опричнина у Юрьева — это нечто вроде военного ордена, куда принимаются и мужчины, и женщины, дающие для этого специальные обеты, и проходящие школу экстремального эффективного воинского искусства. Сорокин в своей повести строит пародию на утопию Юрьева, показывая новых опричников в стиле перестроечных трактовок «кровавого разгула» НКВД. При этом Сорокин намеренно сгущает славянофильский стиль речи и мысли опричников, отчего его текст, вопреки желанию автора, на уровне «письма» способен вызвать к опричникам скорее симпатию, нежели антипатию. Другое дело, что в самом сюжете у Сорокина, как обычно, заложены тяжёлые извращения — которые, конечно, портят общую картину.

В интервью «Известиям» Сорокин раскрывает подоплёку своих взглядов, которые опять же сильно напоминают писанину Александра Янова: «Грозный был по-настоящему больным человеком. И его личная шизофрения воплотилась в идею опричнины. Я бы сказал, шизофрения по параноидальному типу. То есть он разделил русское общество и натравил одну часть на другую, это стало зарождением гражданской войны в России. Это был такой чёрный орден. Я считаю, что это сугубо патологическое явление легло в России на очень плодородную почву. Опричнине и её идеям откликнулась русская метафизика. Я полагаю, что все наши смуты, революции, потрясения и моря пролитой крови — всё это последствия опричнины».

Как видим, и у Лунгина, и у Сорокина, вслед за Яновым, чётко просматривается их отношение к России как к патогенной стране. Любопытно, что сам Сорокин в молодости признавался, что, начиная писать художественные тексты, никак не ожидал, что его станут рассматривать как писателя. Через свою «литературу» Сорокин, по собственному признанию, стремился избавиться от личных психологических проблем. Однако, благодаря вниманию западных издателей в 80-е годы, Сорокин был извлечён на свет божий и превратился в одного из литературных гуру постсоветской действительности. Что знаменательно, все трое — Янов, Сорокин, Лунгин — в особых сентиментально-интимных отношениях с западными странами и в особых патологических «контрах» с Россией.

И это убожество учит наших детей метафизике русской жизни!

6. Кремлёвский инноватор

На примере русского XVI столетия остро чувствуется главнейшая сегодняшняя проблема — дефицит национального политического творчества. Иоанн Грозный — символ своеобразного творчества, создания в России её собственных, изнутри выработанных государственных форм и институтов. Не оторванных от мирового опыта, но и не представляющих собой бездумную кальку с иноземных образцов. В те времена в этом отношении мы как нация стояли на очень высоком уровне, не боялись творить своё. Сегодня в нашей политической практике творчество отсутствует напрочь.

В наш век дела царя Иоанна назвали бы реальными инновациями, причём осуществлялись они во всех сферах жизни — это были инновации социальные, политические, духовные, юридические, культурные, эстетические и архитектурные, торгово-экономические. Наконец, были и собственно технические инновации (внедрение минно-сапёрных технологий при взятии городов, создание передовой и мощной артиллерии, доведение до совершенства русского гуляй-города, имевшего решающее значение в грандиозной битве при Молодях 1572 года, введение книгопечатания и мн. др.).

Главными инновациями эпохи, помимо техники, стали Земский собор, новое постоянное стрелецкое войско, жалованная вотчина, утверждение взамен великого княжения самодержавного (национально-имперского) принципа власти. Как видим, суть преобразований лежала в смене социальных порядков. Это была последовательная социальная трансформация, все виды инноваций были производными от социальных и вдохновлялись ими.

Основные инновации царя осуществлялись в ходе двух волн преобразований. Первая волна 1550-х годов в сущности, вопреки мифу Курбского, не отличалась разительно от второй волны (преобразований, связанных с опричниной). И хотя две волны преобразований чаще всего противопоставляют друг другу, олицетворяя их именами разных политиков (Сильвестра и Адашева для первой волны, опричных деятелей — для второй), тем не менее, прав С. Ф. Платонов, считавший царя Иоанна и в молодости, и в зрелости прекрасным, самостоятельным организатором и автором государственных проектов. «Мы имеем дело, — писал Платонов, — с крупным дельцом, понимавшим политическую обстановку и способным на широкую постановку правительственных задач. (…) Он выступает перед нами с широкой программой и значительной энергией. Сам ли он ведёт своё правительство или только умеет выбрать вожаков, — всё равно: это правительство всегда обладает необходимыми политическими качествами, хотя не всегда имеет успех и удачу» (Платонов С. Ф. «Лекции по русской истории» в 2-х ч.: Ч.1. — М., 1994. — С.187).

Первой волне реформ были свойственны такие черты как закладывание имперского отношения к другим племенам (в частности, санкционированное государством усыновление русскими семьями «сирот казанских», после окончательного подчинения волжских ханств), упорядочивание документооборота, унификация судебных порядков, устроение земских и губных структур, введение приказной системы управления.

Чрезвычайно важно, что это была также и эпоха складывания устойчивых черт духовного лица нашего государства. Стоглавый собор, создание сводных летописных трудов, Степенной книги, составление митрополитом Макарием Четьих Миней, начало введения в языковой обиход таких символических понятий как «Святая Русь» и «Россия» — всё это осуществлялось при непосредственном участии и сочувствии Иоанна IV.

Первая волна преобразований может быть названа устроением земщины — в ней государство и земля обрели более логичную форму, земское самоуправление и обновлённая административная и судебная системы органично дополняли друг друга. На этом этапе преобразований царь умело опирался на старую боярскую и княжескую знать, апеллируя к её интересам. Были разработаны Государев родословец, разрядные книги и другие инструменты для оптимизации внутриэлитных отношений. Бояре и удельные князья выступали в эту эпоху не только феодалами-индивидуалистами, но фактически и главами тогдашних корпораций и кланов, представителями «землячеств» (в этом были большие минусы, поскольку интересы кланов и групп нередко парализовывали деятельность в интересах страны как целого, вели к конфликтам и затрудняли отправление функций верховной власти, — это черта, роднящая доопричный период с нашей современностью).

Вся эта первая волна не была чем-то самодостаточным (хотя так могли думать князья и бояре, требовавшие от царя править «по старине»), она стала, с точки зрения Иоанна, подготовкой второй волны реформ — «опричного» скачка из античной, древнерусской в своеобразно русскую духовно-политическую формацию, из «кланово-тейповой» модели — в модель империи. В этом смысле опричнина не противоречит земщине с её олигархической властью и низовой демократией, а достраивает её до более совершенного и сложного порядка с высокой сопротивляемостью внешним вызовам и угрозам. По мысли современного историка Д. Н. Альшица, сутью опричнины стало вовсе не разделение государства, а строительство его верхнего этажа.

Иными словами, это был не раскол, а преодоление раздробленности страны на уделы, кланы, землячества в объединяющем всех служении царю и Русской земле. Читателю можно настоятельно рекомендовать обратить особое внимание на трактовку А. И. Фурсовым в его новой работе по опричнине основных значений этого слова в Древней Руси. Обычно всё сводят лишь к одному значению корня «опричь» — «кроме» (откуда и издевательская пародийная кличка «кромешники», придуманная Курбским). Фурсов показывает, что значений у этого слова было как минимум четыре. Причём все значения, перечисленные историком, «бьют в десятку». Одно из них: опричнина как крестьяне одной категории, совместно записавшиеся в монастырь. Здесь мы как раз видим коренной смысл второй волны преобразований: «землячество», связь по принципу территории, сословия, совместной жизни и совместных занятий преобразуется в «братство», связь орденского типа, связь служения (служат Богу или царю как «игумену Руси» — и в том, и в другом случае подходит термин «опричники»). Случайное, то, что сложилось спонтанно, само собою, трансформируется в то, что подчиняется высшей законосообразности. Уклад старой жизни подвергается метафизическому пересмотру, духовному выбору и отбору, перемене ума для тех, кто на это способен. На одном этом примере видно, насколько глубже и сложнее был замысел создания братства царских опричников, чем его плоская и желчная трактовка Курбским («кромешники»).

Главное отличие точек зрения царя и антиопричной оппозиции состояло в том, что первый мыслил скорее стратегически, а вторые — исходили из идеала эластичности и гармонии уже сложившейся системы. Бояре хотели лишь «оптимизации» того, что имели. Замысел царя простирался гораздо дальше, он добивался качественно нового витка развития, поскольку реальные силы народа на протяжении жизни одного поколения значительно возросли и требовали себе дороги. (Как увидим ниже, демографический взрыв XVI века имел не только благоприятные, но и роковые последствия для судьбы преобразований на их позднем этапе.)

Помимо фактора внутреннего роста России, были ещё и внешние факторы, значимость которых доказано было спустя пол-столетия самим ходом Смутного времени. Эпоха Иоанна Грозного — век глобальных сдвигов (Реформация в Европе, начало освоения Америки, инновационный взрыв, увеличивавший технические возможности передовых держав, возрастание мощи и влияния Турции, из-под носа которой царь уводит волжские и сибирские ханства). Первая волна преобразований, взятие Казани и Астрахани не делало Русь неуязвимой, но вводило её в состояние рискованного равновесия с соседями как на Западе, так и на Юге. Держава не стала сильнее основных конкурентов, но лишь поднялась вровень с ними. Необходимо было не задерживаться в этом состоянии, а переходить к новому, более благоприятному равновесию, занять новую историко-геополитическую нишу, выработать способность государства к упреждающим реакциям на угрозы, к перехвату инициативы. Нужно было подкрепить проведение структурной, юридической и административной реформы качественно новой материальной и кадровой базой — только такое всестороннее переустройство государства могло бы дать царю элиту и войско, которые были бы способны вести длительную войну (как Ливонская) и противостоять многочисленным противникам (как и произошло впоследствии — «война на три фронта» с Литвой, Швецией и крымским ханом).

Прообраз опричнины царь видел в политике покорения Новгорода Иоанна III, «жалованные вотчины» он изобрёл, глядя на земельную политику своего деда на новгородчине и в Твери. Так как в Новгородской земле поместная система полностью вытеснила светское вотчинное землевладение, эта реформа Иоанна III была для его внука привлекательным образцом переустройства хозяйства страны. Опричнина была в этом смысле не срывом, а продуманной политикой, вторым решающим наступлением главы новой империи.

Исходя из стратегической логики национального развития, опричнина хорошо вписывалась в линию более ранних реформ царя, хотя характер его замыслов до конца реконструкции не поддаётся. Что касается инновационного духа двух волн преобразований, любопытную трактовку их предложил современный историк С. А. Нефёдов, который усмотрел в реформах Иоанна Васильевича творческое использование турецкой социально-политической модели. Общеизвестно, что на османские порядки ссылался публицист Иван Пересветов, который в своих сочинениях побуждал царя к решительным преобразованиям. Говоря о «Челобитной» Пересветова, Нефёдов утверждает: «Это была целая программа преобразований, предполагающая заимствование турецких порядков, и одним из пунктов этой программы было создание стрелецкого войска по образцу корпуса янычар. (…) Летом 1550 года, спустя девять месяцев после подачи Пересветовым его „Челобитной“, был сформирован корпус „выборных стрельцов“. (…) Уже при жизни Грозного некоторые авторы, в частности, Франческо Тьеполо и Александр Гваньини, сравнивали стрельцов с янычарами» (Нефёдов С. А. «Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV — начало XX века». — Екатеринбург, 2005. — С.140, 142).

По мысли Нефёдова, поместная система также имела аналоги в Порте: это были турецкие «тимары». Даже и опричнина в целом может трактоваться как аналог османского института «хассе», включавшего дворцовые земли, султанскую казну и гвардию. Нефёдов приводит мнение востоковеда И. П. Петрушевского, что слово «опричнина», есть, в сущности, хороший русский перевод слова «хассе» (Там же, С.162, 163).

Последняя мысль Нефёдова о заимствовании идеи опричнины вряд ли верна, так же как и в целом значение так называемой «диффузии» османских институтов он несколько абсолютизирует. Тем не менее, турецкий след в русских инновациях XVI века, действительно, просматривается. В этом нет ничего удивительного или зазорного. Османская империя в тот период была на пике своего геополитического и этнобиологического подъёма, она воплощала самые совершенные и изобретательные порядки в военной и социально-политической организации. Это была не голая физическая мощь, как часто представляют себе интеллигенты, воспитанные на европоцентристских мифах, но мощь цивилизационная.

Тем не менее, в преобразованиях царя Иоанна доля европейских диффузий была несомненно выше турецких. Не стоит спорить о том, западником или евразийцем был царь. В определённом смысле он был и тем и другим: но не раболепствуя перед чуждыми Руси стихиями истории, а по возможности ставя себе их на службу. Иоанн Грозный не «онемечивал» и тем более не «отуречивал» Русь, он русифицировал и немецкое, и восточное. Окрестил в русскую веру и призвал к служению и татар, и кабарду, и представителей западных народов. Построил храм Василия Блаженного, который не воспроизводил казанскую архитектуру как конструкцию, а смело вплетал в бурно развивающий новый шатровый стиль восточные орнаменты и элементы. Придал импульс к движению не только на Балтику и на сближение с Западом, но и к движению на восток, в частности, к сближению с Китаем. По мысли историка Русского зарубежья В. Ф. Иванова, именно Иоанн IV дал программу движения в Сибирь и одновременно программу движения в Туркестан, другие русские государи и правительства были уже скорее исполнителями им начертанного. В целом мы имеем дело не с подражательной деятельностью, а со своеобразной моделью развития, в которой царь смело соединял черты разных культур, не боялся находить собственные решения. Он последовательно организовал земщину, для того чтобы затем дополнить её опричниной и увенчать всю эту архитектуру новой концепцией самодержавной власти.

7. Странности нашей историографии

Иоанн Грозный не был счастливчиком, который оседлал благоприятные тенденции роста и развития своего государства. Он был бойцом, который позволил этим тенденциям развернуться, который убирал с их пути серьёзные препятствия. Созидательная, производительная деятельность Иоанна IV была огромна и она по своему размаху действительно напоминает «сталинские пятилетки». В этом смысле параллели между царём и Сталиным очевидны, причём, говоря о таких параллелях, честному историку зацикливаться на одном лишь терроре не пристало. Ни политика Иоанна в целом, ни сама опричнина к террору не сводились, так же как невозможно свести Сталина к ГУЛАГу и 1937 году.

Английский дипломат Джером Горсей, которого нельзя причислить к апологетам Иоанна, писал: «Царь, среди многих других подобных своих деяний, построил за время царствования 155 крепостей в разных частях страны, установив там пушки и поместив военные отряды. Он построил на пустующих землях 300 городов, названных «ямами» (yams), длиной в одну-две мили, дав каждому поселенцу участок земли, где он мог содержать быстрых лошадей столько, сколько может потребоваться для нужд государственной службы» (Джером Горсей. Записки о России. XVI-начало XVII в. — М., 1991. — С.93.). На важную черту, отражающую сущность этой грандиозной стройки, обращает внимание американский исследователь Ричард Пайпс. Он отмечает, что именно цепь острогов от Донца до Иртыша очертила новое жизненное пространство русского народа, под её защитой крестьяне осмелились вторгнуться в области, бывшие доселе вотчиной кочевников.

Важно обозначить, что именно при Иоанне Грозном кончился длительный период «русского полона», когда тысячи и десятки тысяч (в некоторые годы до 50 тысяч!) русских рабов, пленённых татарами в южных областях страны, угонялись на ближневосточные рынки. После 1572 года этот канал «живой силы» был навсегда пресечён, что нанесло удар и по невольничьим рынкам, и по средиземноморской торговой буржуазии, в частности, венецианской. (Всё это говорит о том, что неподконтрольная верховной власти и народу олигархия в России вступает в сговор с транснациональными структурами — это историческая закономерность; и сегодня она также никем не отменена.)

По свидетельствам иностранцев, царь был «гуманным правителем» (купцы из Любека), «праведным судией» называет его посол Липпомано в 1575 г., то есть уже во время так называемой «второй опричнины». Но эти свидетельства были в явном меньшинстве. С противоположной стороны мы слышим нестройный, но многоголосый вой ненавистников-иностранцев.

Одна из поразительных странностей нашей историографии эпохи Грозного царя состоит в том, что значительное большинство наиболее вопиющих «фактов», обличающих Грозного, заимствованы из мемуаров и записок шпионов враждебных России государств либо западных пропагандистов времён Ливонской войны. С. Ф. Платонов писал об этих источниках: «В Германии „московиты“ представлялись страшным врагом; опасность их нашествия расписывалась не только в официальных сношениях властей, но и в обширной летучей литературе листков и брошюр. Принимались меры к тому, чтобы не допускать ни московитов к морю, ни европейцев в Москву и, разобщив Москву с центрами европейской культуры, воспрепятствовать её политическому усилению. В этой агитации против Москвы и Грозного измышлялось много недостоверного о московских нравах и деспотизме Грозного, и серьёзный историк должен всегда иметь в виду опасность повторить политическую клевету, принять её за объективный исторический источник» (Платонов С. Ф. «Лекции по русской истории» в 2-х ч.: Ч.1. — М., 1994. — С.200). В. Б. Кобрин также признаёт, что сведения об Иоанне Грозном, передаваемые иностранцами, напоминают игру в «испорченный телефон».

Из отечественных источников до сих пор многими совершенно не критически воспринимаются сочинения князя Курбского. Его «Историю о великом князе Московском» Пушкин характеризовал как «озлобленную летопись». Что же касается переписки его с царём, которую князь-ренегат вёл из воюющей с Россией Литвы, то один остроумный интернет-пользователь сравнил её с вещанием радио «Свобода» времён холодной войны. Параллель для XVI века вполне уместная, тем более что Иоанн Грозный не счёл за неприличие вести с изменником острую полемику.

Тем не менее, как «свидетельства», так и домыслы Курбского продолжают оставаться важнейшим источником для историков-профессионалов. Многих не смущает тот факт, что перебежчик впоследствии воевал против Руси, почему сегодня в публицистике его всё чаще стали называть генералом Власовым XVI века. Курбский был не Власов, но хуже Власова — он не просто возглавил часть ливонских войск в войне со своим отечеством, но выступил как подстрекатель к новым походам на Русь, инспирировав, по подсчётам Карамзина, вторжение 70 000 польского и 60 000 крымского войска.

Письма Курбского к царю Иоанну стали манифестом и прототипом дальнейшей «партийной», антигрозненской историографии. По верному замечанию Бахрушина, Курбский «стремился в них оправдать перед потомством свою измену и талантливо изобразил злосчастную перемену в характере Ивана IV» (Бахрушин С. «Иван Грозный». — М., 1942. — С.6). Что можно вынести из этих писем? У читателя со вкусом они оставляют неприятное впечатление, — написаны гладким приторным стилем с намеренной демонстрацией собственной учёности, впрочем, довольно эклектичной, наполнены не в меру патетическими попытками обличать и морализировать. Зная реальную историю жизни Курбского, эту высокоморальность трудно принять за чистую монету. В то же время Курбский современному человеку понятнее царя. Он предатель, человек без устоев в себе, при этом давит на жалость и на совесть, он рационален и в то же время сентиментален. Однако, внимательное прочтение его писем способно обнаружить проговорки. Так, на мой взгляд, Курбский напрямую проговаривается, что изначально втайне ненавидел оппонента. Считая себя родовитее Иоанна (Курбский относился к старшей ветви Рюриковичей), он в одном из писем, не удержавшись, страстно восклицает обо всей семье Иоанновой: — «Ваш издавна кровопийственный род»!

Другой генератор утончённой неприязни к Иоанну — Н. М. Карамзин, подошедший к царствованию Грозного как эстет. Известный историк Н. Д. Тальбрег полагал, что Карамзин по какой-то причине буквально ненавидел этого государя. На мой взгляд, Карамзин искал не столько художественной правды, сколько художественных красот, сильных страстей, интересного характера. Схожего подхода — умышленного и последовательного «нагнетания ужасов» — придерживался в своих сочинениях преемственный к Карамзину Костомаров. Он не находил разумных объяснений жестокостям «сумасбродного тирана». Сегодня на совсем уж популярном уровне, но в том же ключе собирания всех эффектных басен пишет о царе Иоанне Эдвард Радзинский. Похоже, этот поток неиссякаем, он отвечает каким-то глубинным потребностям нашей вечно оппозиционной государству интеллигенции. Им потребен в истории русский изверг, «Синяя Борода», русский архетип Dark Fantasy. Им греет душу, что такой изверг тождественен самому средоточию русской государственности — величайшему в её истории царю.

Что касается Карамзина, по всей видимости в XVI веке он увидел повод для подражания ранним готическим романам. Приведу один пример (хотя главы об Иоанне Грозном у него буквально испещрены нелепостями). Карамзину как беллетристу с возбуждённым воображением не давал покоя жезл Иоанна Васильевича. Он называет его «кровавым жезлом». По Карамзину, этот жезл царь вонзил в ногу Василия Шибанова, слуги Курбского, привёзшего от него обличительное письмо и так, стоя, по-садистски опершись на жезл, пронзивший рану, слушал чтение письма. Факт этот вымышленный — Шибанов был брошен Курбским в России и арестован во время расследования обстоятельств бегства, о чём можно прочитать у К. Ф. Валишевского и у других историков, опиравшихся на документы. Однако сюжет с Шибановым вошёл в наше искусство (баллада А. К. Толстого, картина В. Г. Шварца и др.).

Этим же кровавым жезлом царь, согласно Карамзину, «пригребал угли», когда поджаривал на пыточном огне князя Михаила Воротынского, великого военачальника, одного из полководцев в решающих битвах эпохи. Однако историк В. Г. Манягин, известный сторонник канонизации царя, обнаруживает странные разночтения: по одним источникам князя до смерти пытали на углях в 1565 году, по Карамзину и словарным статьям — в 1573 году. Первое, очевидно, нелепо. Второе также противоречит тому, что в 1574 году Воротынский собственноручно подписывает устав сторожевой службы (на что есть ссылка в книге: Зимин А. А., Хорошкевич А. Л. «Россия времени Ивана Грозного». — М., 1982. — С.217). Манягину, конечно, следовало бы лично проверить дату этого документа, поскольку в книгах, бывают, встречаются и опечатки. Но если это не опечатка, и за данными историков стоит подлинный документ не 1571 (как считает большинство историков), а 1574 года, то Манягину удалось разоблачить коллективную и многолетнюю фальсификацию фактов. Тогда сюжет с жезлом и углями обращается в клеветническую легенду, источником которой является один лишь Курбский.

Наконец, тем же жезлом Карамзин «убивает» сына Иоанна, чем довершает свою эстетскую готическую линию. Знаменитое сыноубийство царя, которое стало едва ли не любимым сюжетом для русских художников исторического направления, зиждется на не самом надёжном источнике (этот источник — враг Иоанна и России иезуит Антонио Поссевино, не сумевший одолеть царя в словесной полемике о преимуществах западного и восточного христианства, затем проведший большую работу по организации войны польского короля Стефана Батория с Россией и уже в конце своей жизни горячо сочувствовавший тем кругам на Западе, которые поддерживали Лжедмитрия I в Смутное время). Другой иностранец Жак Маржерет утверждает, что Иоанн Молодой был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье. Достаточно вероятна смерть его от отравления, поскольку при вскрытии останков в XX веке в его костях было обнаружено количество ртути, во много раз превышающее допустимую норму, так же, кстати, как и в останках самого царя Иоанна. (Этот сюжет с ртутью и останками весьма квалифицированно и убедительно проанализирован тем же Манягиным, что вообще является сильной и требующей внимательного отношения стороной его изысканий.) Ещё одна немаловажная деталь вскрытия: антропологический тип Иоанна Грозного явно свидетельствует в пользу того, что он был сыном своего отца — то есть не был незаконнорожденным, как то измышляли его противники.

Насколько увлёкся Карамзин, показывает один характерный и по-своему забавный эпизод. Историк медицины Я. А. Чистович попытался понять загадку характера Иоанна Грозного с точки зрения психиатрии — но рассматривал свидетельства о Грозном только лишь на основании трудов Карамзина. Чистович пришёл к следующему выводу: «Карамзин не догадался, что Иван IV не изверг, а больной». По мнению Чистовича, царь Иоанн IV страдал неистовым помешательством, вызванным и поддержанным яростным сладострастием и распутством (Чистович Я. «История медицинских школ в России». — СПб., 1883. — Прил. С.IV-IX). Немудрено сделать такие выводы на основании художественного произведения Карамзина. Перефразируя самого исследователя, следует уверенно сказать: Чистович не догадался, что Карамзин в своей «Истории» не летописец, а баснописец.

Однако Чистович был не единственной жертвой карамзинских художеств. Знаток древнерусских источников Н. П. Лихачёв подверг обстоятельному разбору популярные в XIX веке психопатологические концепции, объясняющие личность Иоанна Грозного и показал их несостоятельность (Лихачёв Н. П. «Дело о приезде в Москву Антонио Поссевино». — СПб., 1903). То, что проделал с образом Иоанна Карамзин, напоминает перестроечные байки про «Сосо Джугашивли», сухорукого параноика, злобного помешанного. При этом возникает вопрос: каким образом двум таким «пациентам» как Иоанн и Иосиф Грозные удавалось поднять великую державу и удерживать её в мобилизованном состоянии в течение десятилетий? Как им удалось оставить по себе государственную систему, которая ещё долго была конкурентоспособной и возрождалась (в случае с Иоанном) через века? И почему у психически полноценных, «нормальных героев» нашей либеральной интеллигенции, удавался только развал станы?

Что касается психической вменяемости Иоанна Грозного, доказывать её нужды нет (спор о психике Иоанна и Сталина в последний раз был актуален в 80-е годы, когда на нас обрушился поток «психоаналитической» историографии, изготовленной в советологических лабораториях Запада). Напротив, следует вести речь о психическом превосходстве царя над окружением. Даже В. Б. Кобрин, историк перестроечной эпохи, сделавший себе общественную репутацию отнюдь не на обелении Иоанна Грозного, а скорее на его жесточайшей критике, тем не менее, находил, что царь был сильной и одарённой личностью, не нуждался в том, чтобы окружать себя слабыми советниками: «Поражает память царя. Он явно наизусть цитирует в обширных выдержках Священное писание. Это видно из того, что библейские цитаты даны близко к тексту, но с разночтениями, характерными для человека, воспроизводящего текст по памяти. (…) Думается, сочетание больших природных способностей, интеллектуальной и литературной одарённости с властолюбием способствовали развитию в царе Иване некоего «комплекса полноценности», превосходства над жалкими „людишками“, не знающими того, что ведомо царю, не умеющими так выражать свои мысли, как умеет царь» (Кобрин В. Б. «Иван Грозный». — М., 1989. — С.143).

По выражению Н. К. Михайловского, наша литература об Иоанне Грозном представляет собой удивительные курьёзы, когда умные люди «вступают в противоречие с самими элементарными показаниями здравого смысла». Но почему такое произошло? Тому можно найти несколько объяснений. В случае с Россией начиная с XVI века Запад и в первую очередь латинский Рим применяет новый метод борьбы — психологическую пропагандистскую войну. Общественное мнение Европы во время Ливонской войны формировалось с помощью многочисленных «летучих листков», изображавших царя Иоанна монстром, а русских — насильниками и извергами. Но этим пропаганда, конечно, не ограничивалась. Иоанн Грозный в силу исторических и политических обстоятельств попал под шквальный огонь войны нового типа. Его дискредитация стала делом чести врагов России как при его жизни, так и после смерти. Он спутал карты западных стратегов, римских миссионеров, ливонских рыцарей, польских и шведских агрессоров (ещё одна черта, роднящая его со Сталиным). Однако, специфика этой пропагандисткой войны состоит в том, что она не деактуализируется с годами.

8. Между крамольниками и кромешниками

В отношении к эпохе Иоанна Грозного у меня как у философа накопилось к историкам-профессионалам много претензий. Тематика Иоанна Грозного и опричнины в нашей историографии чем-то напоминает тематику запретных тем, призванных быть под опекой официальной политкорректности. Историческая достоверность отступает, — язык её как будто немеет, а разум историков даёт в этом пункте характерные сбои и в силу вступает так называемая «коммеморативная практика» (ритулизированная форма заклинаний и одёргиваний неполиткорректных). В коммеморативную практику обличения тирана были с большим вкусом вложены огромные силы и средства сначала Западом, а потом, по всей вероятности, и некоторыми из Романовых, которые таким образом самоутверждались за счёт ослабления в народной памяти образа одного из самых значительных Рюриковичей. Не в том ли объяснение странностей и искажений в нашей историографии, её местами неряшливости и безалаберности, неспособности замечать очевидные факты и упрямое стремление не замечать фальсификации?

Учитывая относительную скудость источников XVI века, всё это составляет серьёзную проблему. Иоанна Грозного не понимают и не хотят понять, его просто принято «не любить», это считается хорошим тоном, потому что так воспитали историков их учителя. Один из откликнувшихся на нашу дискуссию публицистов на сайте АПН привёл аргумент, который хорошо иллюстрирует только что сказанное: «В числе моих преподавателей на истфаке были выдающийся русский историк Аполлон Кузьмин, человек радикальных патриотических взглядов, Николай Павленко, один из крупнейших современных историков и знаток эпохи Ивана Грозного либерал Владимир Кобрин. Так вот, несмотря на различные взгляды, разные исторические школы и пр., все трое ненавидели Грозного».

Но ведь именно это и должно настораживать! Многое смущает в нашей историографии и в историках-профессионалах. Тяжело признавать, но при всём уважении к Кузьмину и к другим преподавателям МПГУ, каноны их профессии в случае с Иоанном IV и особенно с опричниной не срабатывают, над сознанием профессионалов начинают тяготеть мотивы, далёкие от профессионального долга и пресловутой «приверженности источникам». Трудно сохранить веру в профессионализм, когда один за другим историки цитируют одни и те же клеветнические и пропагандистские свидетельства, не удосуживаясь отделить сведения наверняка подлинные от сомнительных (согласно методике Е. Ф. Шмурло). При этом наши историки ещё и крайне эмоциональны в оценках, примешивая к ним не столько даже партийные, сколько ложно понятые гуманистические и индивидуалистические критерии.

Вывод из этого запутанного дела прост: эпоха опричнины ещё ждёт своего настоящего серьёзного исследователя.

Весьма ярким исключением в литературе об эпохе опричнины стал митрополит Иоанн (Снычев). Не имея возможностей построить мощную историческую картину исследования, опровергающую клевету на царя и отражающую всю иррациональную ненависть к нему, он нашёл в себе духовные силы этой клевете и ненависти противостоять. Это настоящий подвиг, учитывая, что он зашёл на «поляну» профессиональных историков. Историки-ремесленники с их копанием в источниках, с их жонглированием ссылками и ссылками на ссылки, с их казуистикой, превышающей нередко казуистику юристов в суде, конечно, в своём ремесле стоят выше владыки Иоанна. Но его подвиг открывает дорогу новым исследованиям, которые обязательно будут проведены. Сегодня можно назвать несколько крупных историков (Фроянов, Фурсов, Альшиц), которые свободны от антиопричного мифа.

Естественно то, что владыка Иоанн в ряде моментов допускал фактологические ошибки. Так, например, неправильны его подсчёты казнённых — он преуменьшал масштабы казней, когда написал, что за время правления Иоанна Грозного приговаривалось к смерти, включая уголовных преступников, менее 100 человек в год. Вместе с тем, профессионалы, решившие обличить Высокопреосвященного, максимум что смогли доказать, это то, что казнил царь несколько более 100 человек в год. Цифры говорящие, учитывая, что к концу царствования Иоанна население Московского царства по разным оценкам насчитывало от 6 до 9 млн. человек (прирост населения с середины до конца XVI в. составил около полумиллиона человек).

Так же долгая и зубодробительная полемика между сторонниками канонизации Грозного царя и противниками этой канонизации приводит к следующему результату: если первые утверждают, что в Новгороде в результате карательного похода 1569 года было казнено 1500 человек, то противники поправляют — не 1500, а 2200. Это очень «принципиальная» поправка на фоне тех данных, вокруг которых вращалась классика антигрозненской историографии (до второй половины XX века, когда подход к документам стал строже, назывались цифры новгородских жертв в 15 тысяч, 20 тысяч, 60 или 70 тысяч человек — последние две цифры превышают даже реальное население тогдашнего Новгорода — около 30 тысяч, по подсчётам А. П. Пронштейна). В шпионско-пропагандистской литературе встречается цифра в 700000 жертв, которой любят оперировать на интернет-форумах. И добросовестные историки, прошедшие школу «строгих проверок» исторических цифр, продолжают впадать в неряшливость. Так, например, уже под конец XX века цитированный нами Кобрин, видевший в опричнине явные параллели сталинских репрессий и «игравший» на этих параллелях, говорил о многих тысячах жертв на основании братских могил в Новгороде. Кобрин здесь проигнорировал страшную чуму, которая свирепствовала там же через несколько месяцев после опричного похода. Этим объясняются и сами братские могилы — зачумлённые трупы просто не успели как следует захоронить. Судя по количеству погибших от эпидемии, чуме было чем поживиться в Новгороде после репрессий. Поскольку долгое время не находилось исследователей, способных трезво взглянуть на источники, сама чума обличила оголтелую пропаганду, взятую на веру нашей исторической наукой. Наука эта до некоторых пор была похожа на азартный аукцион, ставками в котором было количество жертв Иоанна Грозного. К счастью, сейчас положение всё больше и больше выправляется — ещё лет 50-100, глядишь, Иоанн Грозный и перестанет быть «пугалом» для маленьких детей.

Конечно, 2200 жертв за один поход — это немалая цифра. Она должна ужасать не знающих контекст «новгородского похода» и той измены, которая созрела в Новгороде. Не буду приводить для сравнения с ними число жертв Варфоломеевской ночи, подавления крестьянских бунтов в Германии, испанской инквизиции и прочих цивилизованных стран того же века. Приведу другие цифры: при Алексее Михайловиче, прозванном в народе не «Грозным», а «Тишайшим», в 1662 году было единовременно казнено 7000 человек. Эта цифра, судя по всему, превышает всю сумму жертв репрессий Иоанна Грозного за весь период его царствования. Современный историк Д. М. Володихин, обличая первого русского царя, называет его самым жестоким, а про Алексея Михайловича говорит, что тот был вынужден пойти на суровейшие казни в связи с открытым злым бунтом (Володихин Д. М. «Иван Грозный: Бич Божий». — М., 2006. — С.201). Трудно разобраться, какой бунт был опаснее. Дело даже не в этом. «Медный бунт» 1662 года был всё-таки не просто восстанием озлобленной черни. Он был вызван политикой недальновидной, попустительством чудовищной коррупции и невиданным в тогдашней России финансовым махинациям. А за это царь должен платить по счетам истории так же, как если бы он был душегубцем и злодеем.

Русскому исследователю естественно было бы искать в Иоанне Грозном и в его эпохе величия, и если он упорно не желает этого делать, значит в нём живёт вирус самоотрицания. В русских ненавистниках Иоанна Грозного проявляется внутренняя слабость, самоедство, чужебесие по Крижаничу, смердяковщина по Достоевскому.

Важно понимать ещё одно обстоятельство. Те, кто направляет огонь критики против нравственного облика опричнины, как правило, молчат про нравственный облик «крамолы» XVI века, про её духовные и политические корни. Проще всего игнорировать тему «крамолы», считая её мнимой величиной. Так же и в перестройку считалось за честь всех репрессированных при Сталине рассматривать как невинных жертв. Но история в конечном счёте — строгий суд, а не игра в одни ворота.

Наиболее ответственные из историков второй половины XX века факт заговоров века XVI вынуждены признавать. Но суть проблемы я бы видел не в анализе заговоров и их хитросплетений (что всегда очень сложно осуществить), а в анализе «боярского царства». Опричнину недопустимо рассматривать в отрыве от её подлинного антипода. Причём речь стоит вести не только о том «боярском царстве»,которое было во времена детства Иоанна Грозного, но и о его юности, когда уже готовились и начинались его славные преобразования.

Никоновская летопись (VII, 48) свидетельствует, что после кончины Василия III резко выросло насилие, мздоимство, небрежение о Русской земле от супостатов, «во градех и селех неправда умножися, и восхищения и обиды, татьбы и разбои умножишася, и буйства и грабления многа. Слезы и рыдание и вопль мног по всей Русской земле». Другой летописец свидетельствует: «Многие промеж бояр бяше вражды о корыстех и о племенех, всяк своим печется, а не государьским. (…) И воздвигоша велию крамолу между себе, и властолюбия ради друг друга коварствоваху… на своих другов востающе, и домы их и села себе притежаша и сокровища свои наполниша неправедного богатства» (Полное собрание русских летописей. Т.21. — П.2. С.634).

В эпоху олигархии Шуйских необычайно расцвело своеволие и насилие, на Руси царил криминальный разбой, не было защиты от государства. А к русским разбойникам добавлялись постоянные набеги крымских и казанских «преступных группировок», действующих под прикрытием а иногда и под непосредственным оперативным руководством своих ханов. Именно в этот период поток русских рабов на невольничьи рынки был неиссякаемым. «Безгосударством» назвал это состояние страны в ужасе бежавший из России итальянский архитектор Пётр Фрязин, строитель ряда русских крепостей и каменной стены Китай-города.

Если в малолетство Иоанна, по единодушному мнению историков, происходило невиданное обкладывание народа поборами, приведшее к повсеместным бунтам посадских людей, то в пору его юности то же самое боярское царство продолжало править страной в скрытом виде. Современные историки всё больше склоняются к тому, что так называемый «синклит» («Избранная рада» в ублюдочной терминологии Курбского) действовал в интересах княжеско-боярской олигархии, в критические моменты проявлялось, что деятели синклита фактически стояли на стороне двоюродного брата царя Владимира Старицкого. Одним из первых сущность «синклита» начал раскрывать С. Ф. Платонов, который полагал, что этот круг служил орудием не бюрократически-боярской, а удельно-княжеской политики, и ограничивал царскую власть не в пользу учреждений (думы), а в пользу известной общественной среды (княжат).

И. П. Фроянов обоснованно показывает связь боярской модели правления с ересью жидовствующих, которая была частью идеологической войны Запада против России, а опричнину рассматривает как подрывание корней у развития этого вируса внутри страны. А. А. Зимин, а вслед за ним А. И. Фурсов считают, что заключённое Адашевым перемирие 1559 года пагубно сказалось на ходе Ливонской войны, поскольку после этого в неё оказались втянуты несколько европейских держав. Это чрезвычайно осложнило обстановку в России в 60-е и 70-е годы, обусловило напряжение всех сил государства и народа, вымотало и обескровило страну. Фурсов считает, что Ливонская война была бы выиграна, если б Адашев не имел тогда столь обширных полномочий, и царь Иоанн Грозный, победитель не только Казани, но и Ливонского ордена, въехал бы в историю на «белом коне».

Какой бы миф мы не избирали в качестве своего — миф о «крамольниках» или миф о «кромешниках» — мы не имеем права игнорировать ни факты в пользу первого, ни факты в пользу второго. Крамольный характер боярского царства, несовместимость боярской модели со строительством национально-имперского типа державы, пагубность олигархического диктата (прямого или косвенного, как в случае с «синклитом»), наконец, жёсткое сопротивление царю князей и бояр, выразившееся в многочисленных бегствах их в Литву, а также в нескольких заговорах — всё это не подлежит замалчиванию. На эти факты нельзя закрывать глаза и смотреть сквозь пальцы, тем более что сейчас мы живём в сходных условиях квази-боярской плутократии, растаскивании национального пирога сверхбогатыми социальными хищниками.

Смутное время показало, что именно через боярско-олигархическое разложение государства Запад мог одолеть Россию, расчленить её или посадить на престол своего ставленника (самозванца, как в 1605 году, или польского королевича, как предлагала семибоярщина). Опричнина выковывала альтернативный тип государства, в тенденции неуязвимого для подрывных технологий. Не потому ли историография периода опричнины напоминает растянувшееся на несколько столетий совместное заседание обществ «Мемориал» и правозащитных организаций, обличающее репрессии и требующее реабилитации своих идейных родственников?

9. Виртуозное решение — шедевр в результате

В чём же был смысл опричнины? Смысл этот многоаспектен. Важно понимать, что царь осуществил через неё не коренную смену элиты (как некоторые представляют), не тотальный отрыв князей и бояр от их удельных земель, а смену самих принципов власти и собственности. Сущность опричнины состоит в том, что вместо «удельности» как высшего закона, стоящего над государством и «православным христианством» (так называли тогда «народ», «нацию»), был выдвинут принцип служилой элиты. Было объявлено, что собственностью, честью, безопасностью, славой будет обладать в конечном счёте тот, кто служит государству как целому, кто укрепляет его, кто оберегает его от врагов внешних и внутренних, кто о нём «радеет» (формула посланий царя из Александрой слободы в 1655 году). Опричнина ни в коей мере не сводится к террору и казням. Репрессиям были подвергнуты противники преобразований из всех слоёв, хотя де факто таких противников было больше всего в среде родовитого олигархата.

Знаменательно то, как была учреждена опричнина. Попробуем реконструировать ход мыслей Иоанна Васильевича. Он удалился в Александрову слободу, но это был шаг не эскаписта, как можно подумать, а человека, начавшего предельно серьёзную «духовную брань» с главными своим неприятелями. Доказательство тому — плоды царского «бегства».

Своим шагом он обнажил всю нищету «боярской модели». Он как будто предложил народу вновь остаться один на один с плутократией. Такая «игровая ситуация», по замыслу Иоанна Васильевича, должна была вызвать в памяти народной образ лихих годов «боярского царства». Эта память была ещё жива в старшем поколении, и весь народ знал, чем чреват олигархический беспредел. В ответ на грамоты царя, читанные на площадях и в церквах, посадский и торговый люд выразил готовность «потребить» изменников за своего царя. А самого государя широкие слои народа звали вернуться к отправлению власти, дабы защитить их от притеснений «сильных». Мы видим обоюдоострое оружие политической игры Иоанна: он обретает себе сторонников в лице демократических слоёв, и в то же время во всенародном призыве обретает легитимность защитника против олигархической верхушки. В этих обстоятельствах князья и бояре, боясь эксцессов, были вынуждены скрепя сердце присоединиться к делегации в Александрову слободу, призывавшей Иоанна вернуться в Кремль. Важно правильно понять нравственный смысл этой игры — царь не стравливал народ и феодалов, царь констатировал, что он не заодно с олигархами, что ему ведома иная правда. Это был своего рода референдум о доверии: кого предпочтёт народ.

Результатом референдума стало выделение в государстве особой зоны, специально организованной под царя и не имеющей тесной взаимосвязи с насквозь пропитанной духом олигархии земщиной. Этот «развод Царя с Землёю» означал намерение начать вторую волну преобразований уже не в опоре на всю полноту имеющейся элиты. Такая опора была признана негодной. Фактически царь объявлял о создании для себя новой опоры, собственно царской опоры, поскольку старое не даёт хода новому, блокирует развитие. Если старый «двор» государя вырастал из других институтов государства и был накрепко с ними связан, то теперь он устроил «двор, где был бы полным хозяином», по выражению С. Б. Веселовского.

Таким образом мы видим главный структурный силуэт политики опричнины: смыкание верховной власти с широкими слоями народа — их союз против «сильных» конкурентов верховной власти. Можно сказать даже больше: само понятие верховной власти на Руси ещё не устоялось. Даже при венчании на царство это понятие ещё до конца не выработалось в политическом сознании. Чтобы внедрить его в умы, нужны были новые преобразования, нужно было наглядно показать верховенство царской власти, его отличие от княжеской и великокняжеской. До опричнины сила авторитарной власти зависела от воли и характера великого князя. В опричнине сила верховной власти переходит уже в сам её институт. В титуле «царя» нагнетается политическая трансценденция, концентрируется полюс политической мощи предельной по отношению к земле, к элите, к государственному аппарату, к отдельному человеку.

В опричнине как замысле виден мотив окольного обходного манёвра, стремление решить задачи быстро, обманув историю и «срезав» дорогу. Такой окольный и обманный манёвр против олигархии как реальной управленческой власти «мира сего» роднит Иоанна Васильевича с духом православного юродства. Царь нередко использует в своих поступках и в своих письмах архетип юродства. Один из его литературных псевдонимов — Парфений Юродивый — и это весьма красноречиво. Отношения царя с подлинными юродивыми — Василием Блаженным в Москве, Николой Салосом в Пскове — показывают, что он был адекватным православным верующим, задумывающимся о правде Божией, о совести, о духовной силе своего народа. Врагов опричнины царь трактует не как личных недругов, а как преграду на пути потока народной жизни (впрочем, свою личность царь не мыслит отдельно от национального целого, поэтому личные враги для него равносильны «врагам народа» в силу своей вражды к царю). В опричнине он увидел возможность обойти и устранить эту преграду, средостение между народом и властью. Политическое юродство, конечно же, отличается от духовного, оно более жестоко, более примитивно. Но даже в казнях отсвет духовного взгляда на происходящее просматривается.

Из современных историков эту тематику попытался разработать А. Л. Юрганов. Он интерпретирует опричные казни как своеобразное русское чистилище перед Страшным судом, когда царь, подобно испанской инквизиции, печётся о спасении душ грешников, которых он обрекает на смерть. Подвергая их мучениям в этой жизни, он якобы надеялся облегчить мучения их в веке будущем. Юрганов рисует образ Иоанна как человека с напряжённейшим переживанием эсхатологии, ожидающим скорого конца света. Сами казни, по Юрганову, дифференцируются по тому, как судия оценивал грехи и пороки преступника. (Каравашкин А. В., Юрганов А. Л. «Опыт исторической феноменологии. Трудный путь к очевидности». — М., 2003. — С.68-115.) В целом небезынтересное истолкование опричнины Юргановым открывает новое направление в исследовании духовного смысла опричнины. Однако сам Юрганов и его соавторы обладают слишком профаническим мировоззрением, далёким от аутентичного православия и комплекса представлений XVI века. Поэтому их реконструкция сознания Иоанна Васильевича носит несколько вычурный и фантасмагорический характер.

Возможно, ближе к правде те, кто видят в мировоззрении царя сильный языческий элемент (Булычев А. А. «Между святыми и демонами: Заметки о посмертной судьбе опальных царя Ивана Грозного». — М., 2005). В исследовании Булычева показано, что это полуязычество носило во многом бессознательный характер, будучи органической частью средневекового менталитета. Мотивы, о которых пишет Булычев (магическая составляющая в опалах и магическое отношение к умершим), более органичны для XVI века, чем юргановская дешифровка опричного царства как запутанного и мрачного космоса тайных символов, искусственных метафор и метонимий. По Юрганову получается, что царь жил в превращённом мире мифотворца, взявшего в заложники своего мифа всю страну. По Булычеву, он использовал свои знания как оружие в мистической войне, жил полнокровной духовной жизнью, страдал, каялся, сокрушался о собственных грехах и грехах своих противников, искренне переживал за опальных и казнимых.

Вернёмся от духовно-метафизического к социально-политической и экономической подоплёке опричнины. Как я уже отмечал, Иоанн IV применил меры, во многом повторяющие меры Иоанна III в Новгороде (которые таким образом могут быть признаны фактически прото-опричными). В начале опричнины не было большого числа казней, в ссылку было отправлено примерно 180 лиц, большинство из которых являлись князьями. Однако, дальнейший ход событий показал, что земельный террор не был направлен конкретно против удельных князей. По точному замечанию Р. Г. Скрынникова, Иван Грозный не помышлял о том, чтобы полностью избавиться от своей «меньшой братии», — с помощью опричных конфискаций 1565-1566 годов царь старался подорвать родовое землевладение суздальских князей и тем самым покончить с их исключительным влиянием.

Несомненно упрощённым следует признать классовый подход к опричнине, которому были вынуждены следовать многие историки в советское время. Однако, в позднесоветское и послесоветское время разоблачению теории о разгроме в результате опричнины вотчинного землевладения, восходящей к С. Ф. Платонову, было посвящено слишком много сил. Как бы то ни было, в результате всех разоблачений не состоялось опровержения главной мысли Платонова о том, что в опричнине царь видел коренную реформу земельной собственности. Опровергнут был лишь узко-классовый подход советских интерпретаций темы. Действительно, Иоанн Грозный опирался на все классы общества, не делая предпочтения дворянам или посадским перед боярами или дьяками — точно так же все классы общества страдали от репрессий (но землевладельцы пострадали значительно больше тех, кто землёй не обладал).

Иоанн Грозный вёл дело к тому, чтобы вырвать корень обособленности, автономности землевладельцев, превратить их собственность в функцию государственного служения. Отсюда и идея «жалованной вотчины». Он не хотел искоренения родовитых самого по себе, он хотел укоренить службу и служение не только в индивидуумах, но и в семьях, династиях. Это была не классовая борьба в её вульгарном понимании, а борьба со старой формацией, со старыми правами и независимостью элиты. Иоанн Грозный не признавал права перехода феодалов от сюзерена к сюзерену. Он не признавал удела как нерушимой собственности, право которой стоит выше права государя.

В целом трактовка реформы земельной собственности у историков XX века была адекватной. Относительность этой трактовки связана с «прогрессистской» идеологией, когда историческое явление оправдывалось только потому, что считалось «прогрессивным» для своего времени. В таком случае явления старой формации воспринимались как «пережитки» а опричнина — как борьба с пережитками раздробленности, удельности, вотчинности и т.д.

Что касается вакханалии казней и расправ с неугодными, картина далека от однозначности. Так, например, известно, что некоторые из бежавших или списывавшихся с Литвой бояр или князей, были прощены не один, а два или три раза, прежде чем их казнили. Иоанн IV довольно-таки терпеливо ожидал исправления «крамольников». Большинство казнённых опричниками бояр уже бывали прощены по тем или иным существенным обвинениям. Иными словами, они были рецидивистами.

В антиопричной риторике стало расхожим огульное обвинение опричников в трусости, в неспособности воевать на настоящей войне. (Вновь мотивы из арсенала правозащитников-антисталинистов!) Такое обвинение не только не верно, но и не может быть верным по существу, потому что в структуре опричнины «особый» отдел, исполнявший функции тайной полиции, составлял максиму одну десятую часть личного состава. Большая часть опричнины представляла собой военную гвардию, постоянно участвовавшую в боевых действиях. Эта гвардия показала себя как превосходное войско.

Антиопричные историки и публицисты любят ссылать на поход Девлет Герея 1571 года, в результате которого была сожжена Москва. Причиной этого поражения называют трусость опричников, военную несостоятельность опричнины, а само это поражение рассматривают как главную причину разочарования Иоанна в опричнине и её последующей «отмены». Впрочем, большинство крупных историков не считают сожжение Москвы крымцами поражением опричнины.

Обстоятельства 1571 года были чрезвычайными. Страшный неурожай 1567-68 годов привёл к голоду. В 1570 году началась одна из самых опустошительных в истории России эпидемий чумы. «Это была одна из тех страшных эпидемий средневековья, которые возникали примерно один раз в сто лет и оставляли после себя почти полностью обезлюдевшие города и деревни», — пишут современные исследователи (Колычева Е. И. «Аграрный строй России XVI века». — М., 1987. — С.178). По мысли А. А. Зимина, Девлет Герей воспользовался бедственным положением России после чумы.

Что же касается трусости «кромешников», то здесь, как водится, забывают проверить противоположную версию — про активность «крамольников». О трагедии Руси и обнажении южных рубежей крымскому хану донесли перебежчики, они же и указали ему обходной путь к Москве, так что основные русские войска остались в тылу у крымцев (Скрынников Р. Г. «Россия после опричнины». Л., 1975. — С.163). Наконец, те, кто смакуют московскую беду 1571 года, как правило, игнорируют кампанию 1572 года или бывают очень скупы в её оценках. Между тем, в ходе этого противостояния состоялась великая битва XVI века, произошедшая на южных подступах к Москве: вторая попытка Девлет Герея достичь Москвы окончилась его полным и окончательным разгромом при Молодях, причём активнейшее участие в этом разгроме приняли опричные войска. (См. статью о битве при Молодях А. Прозорова.)

Одним из выводов настоящей статьи является то, что опричнина Иоанна Грозного победила стратегически. Однако, разногласий в историографии и в оценках той эпохи было бы гораздо меньше, если бы опричнина победила ещё и тактически. Однако, это не так. Тактически опричнина была скомкана, и в 70-е годы XVI века, эпоху, которая в ряде летописей получила название «порухи», созидательный потенциал роста государства был исчерпан. Это было связано с целым клубком неблагоприятных обстоятельств.

Само собой разумеется, антиопричные писатели видели главную причину порухи, упадка национального хозяйства в опричном терроре и бесчинствах царя. Между тем, анализ всех факторов способен показать, что причины порухи лежали не в опричнине, а в первую очередь в демографической динамике, главном источнике деградационных тенденций развития страны. О демографическом сжатии XVI века весьма аргументировано пишет в своей монографии С. А. Нефёдов: В соответствии с неомальтузианской теорией рост численности населения должен был постепенно привести к недостатку пахотных земель, росту цен, падению потребления и частым голодным годам. (…) В середине XVI века проблема нехватки земельных ресурсов встала во весь рост. Специалисты утверждают, что уровень распашек в это время был близок к максимально возможному при тогдашней агротехнике, что дальнейшее расширение пашен было невозможно. Скудные почвы и суровый климат ограничивали ёмкость экологической ниши, и, казалось бы, обширные пространства Московии в действительности не могли прокормить растущее население». (Нефёдов С. А. «Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV — начало XX века». — Екатеринбург, 2005. — С.50, 52).

Так называемое демографическое сжатие началось ещё в 50-е годы, однако последствия его во всём масштабе проявилось лишь в конце 60-х годов. Нефёдов рисует цепь причин, приведших к «демографической катастрофе» 1568-1571 годов, следующим образом:

—  демографический и технический факторы

—  природно-климатические

—  эпидемиологические

—  военно-политические факторы.

Кроме того, Нефёдов указывает на дополнительный — налоговый — фактор (в условиях войны государство было вынуждено налоги повышать, что усугубляло кризисную ситуацию, поскольку приводило к изъятию у земледельцев хлебных запасов, страховавших их на случай неурожая). Итак, в налоговой политике царя Иоанна действительно можно видеть вину (не причину, но один из факторов) упадка 70-х годов. Что же касается опричнины как таковой — она в череде значимых факторов, приведших к «порухе», не значится вовсе.

«Два неурожайных года, — суммирует Нефёдов, — породили страшный голод, а вслед за голодом пришла чума. Крымский хан воспользовался эпидемией, чтобы нанести Москве страшный удар — к эпидемиологической катастрофе присоединилась военная катастрофа. Период конца 1560-х — начала 1570-х годов соответствует неомальтузианскому пониманию экосоциального кризиса. Хотя кризису предшествовало Сжатие, он был существенно ускорен чрезмерным налоговым давлением государства, которое сужало экологическую нишу этноса. Ситуации такого рода достаточно часто встречаются в истории…» (Там же, С.70)

Хотя войну «на три фронта» государство Иоанна блестяще выдерживало, оно не могло справиться с наплывом других обстоятельств, понимание и прогнозирование которых было не во власти государя. В силу названных причин на рубеже 60-х — 70-х годов страна очутилась в глубоком кризисе. Однако царь обладал непреклонной волей — это выражается и в блестящей организации обороны 1572 года (разгром крымцев, навсегда положивший конец массовому угону русских в рабство), и в новых победах на ливонском фронте, и в активнейшей дипломатической борьбе, которую он не переставал вести.

Мог ли Иоанн Васильевич найти мудрое решение в связи с этим многофакторным кризисом? Сложный вопрос. Во всяком случае, теоретически решение было найдено. Оно было изложено публицистом Ермолаем-Еразмом в работе под названием «Правительница». Суть этого решения заключалась в перераспределении общественного пирога в пользу крестьянства как реальной хозяйственной опоры государства. Что касается элиты, часть её Ермолай-Еразм предлагал перевести из земельных собственников в служилых людей, получающих, по выражению А. И. Фурсова, «продпаек». Вероятно, такая реформа могла бы значительно смягчить последствия «демографического сжатия», найти в государстве скрытые резервы. Это была бы гипер-опричнина. Однако, нужно понимать, что, несмотря на гений и огромную внутреннюю силу царя Иоанна, изнасиловать историю и дух своего времени он не мог. Достаточно было уже и того, что он сумел осуществить просто опричнину. Гибкость средневекового менталитета имеет свои лимиты, и гипер-опричнину (замену поместий и вотчин на жалованье и продуктовое обеспечение) тогдашняя реальность скорее всего отторгла бы.

Что касается отмены опричнины в 1572 году, А. И. Фурсов достаточно аргументировано опровергает этот миф. Правда в том, что тогда был отменён термин «опричнина», но не сама его функция в государстве. То, что наследовало опричнине, отныне называлось «двором» (был избран более традиционный и менее пугающий термин). Главное — не было никакого разочарования в опричнине. Задачи, перед ней поставленные, она в основном решила.

То, что царь не разочаровался в ней, на мой взгляд, подтверждается в его завещании, черновик которого был составлен, по всей вероятности, в 1572 году и никак не раньше. В нём Иоанн написал: «А что есми учинил опришнину, и то на воле детей моих, Ивана и Фёдора, как им прибыльнее, и чинят, а образец им учинил готов» (Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей. — М. — Л, 1950. С.444.). Иными словами, опричнина передаётся детям как наследство и завет царя, более того, как готовый образец.

Первоначально опричнина была использована государем как инструмент перехватывания реального суверенитета (в этом состоял главный политический аспект опричнины). Суверенитет был перехвачен чрезвычайно эффективно и в чрезвычайно короткие сроки. То, что в истории занимает обычно столетия, было проделано за несколько месяцев. То было виртуозное политическое решение, инновация, которая привела к возникновению своеобразного русского типа власти — самодержавия.

«Социальное происхождение самодержавия, — отмечает Д. Н. Альшиц, — неразрывно связано с опричниной. А происхождение, как известно, можно отрицать, но нельзя „отменить“» (Альшиц Д. Н. «Начало самодержавия в России: Государство Ивана Грозного» (Л.: Наука, 1988. — С.242). Огромное значение царского ордена, с точки зрения Альшица, показал Собор 1561 года, в ходе которого опричнина выполняла роль эффективной диктатуры по отношению к другим институтам.

В опричнине, на мой взгляд, было осуществлено выращивание имперского позвоночника России. Это было достигнуто путём перепахивания элиты, лишения её родовой силы, связи с землёй, феодальными кланами, путём разрушения малых местных пирамид-землячеств и построения вместо них большой и всевластной опричной иерархии, «особой царской территории» (территории как в географическом, так и в символическом смыслах) — превращение государства в по сути национальное и христианско-имперское. Тех, кто представлял интересы частей и готов был идти за них до конца, Иоанн за время своего царствования «перековал» в служителей национально-имперского единства. Кого-то он перековал силой убеждения, кого-то через страх и насилия. Кого-то, кто по тем или иным причинам не мог быть перекован, он просто уничтожил. И хотя полностью изменить элиту он был не в силах, но импульс, преданный им русской аристократии, вектор, который он задал, оказался стратегически победоносным.

Это была виртуозная политика — и в результате её Россия получила шедевр самодержавия, систему более сложную и совершенную, более устойчивую чем европейские абсолютные монархии и восточные деспотии. Сила и устойчивость самодержавия объясняются, в частности, тем, что через его эмбрион-опричнину произошло теоретическое «уравнивание всех пред лицом государя» (С. Ф. Платонов). Более того, в опричнине сложилась прямая «сферы связи с царём» для тех, кто прошёл тщательный государев отбор (или «перебор людишек»).

Опричнина — это правда России XVI века. Дух опричнины правдив и сейчас, отвечает и сегодняшним задачам жизни. Опричнину нельзя законсервировать, увековечить, так же как нельзя приложить ко всем ситуациям и эпохам диктатуру, или чрезвычайный режим. Каждое время и эпоха требует своего инструментария. Если при Иоанне Грозном опричнина означала созидание империи, то завтра она будет знаменовать её восстановление.

http://dynacon.ru/content/articles/384/


Владимир Овчинский
ГЛОБОКРИЗИС КАК МИРОВАЯ КРИМИНАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ИДК, 17.03.2010

Принимая крайние формы в РФ, криминализация «элиты» толкает события к новой русской опричнине.

Подчас кажется, будто мы снова живём в конце 80-х, во время агонии «Горбачёв-периода». Только теперь «горбостройка» распространилась на весь мир. Разложение «элит», коррупция и криминализация ведут человечество к страшной катастрофе.

Недавно в Институте динамического консерватизма прошёл семинар известного советско-российского криминолога Владимира Овчинского «Кризис: криминальные истоки и криминальные последствия». Мы оказались просто ошеломлены потоками страшной информации. Складывая воедино куски «мозаики», получаешь картину и глобальной преступной революции, и агонии либерально-монетаристского квазикапитализма на постсоветском пространстве.

Очевидно: мы — на пороге новых великих потрясений «земшарного» размаха. Капитализм, загнив, закономерно перешёл в стадию организованной сверхпреступности. Сейчас он затягивает нас в преисподнюю.

В грядущем мире выстоит и победит лишь тот, кто сможет преодолеть криминализацию общества, создав свой вариант успешной опричнины. Национально-ориентированной. Построенной под воплощение социально-философского Суперпроекта.

Отчёт о семинаре подготовлен Максимом Калашниковым.

МАСОНСКАЯ ГЛОБАЛЬНАЯ ОПРИЧНИНА ПО АТТАЛИ?

—  Прошлый семинар в ИДК, посвящённый прошлому и будущему опричнины, напрямую выходит на ту тему, что бы обсудим сегодня, — говорит Владимир Овчинский. — В какой социальной среде будет оперировать новая опричнина, о которой говорит Максим Калашников? Из какого контингента будут отбираться опричники? Будут ли это люди или плоды биотехнологии? Ведь Михаил Юрьев предлагает выращивать их именно биотехнологически, как сверхлюдей, и это — уже неофашизм…

В. Овчинский считает, что искать аналоги опричнины можно и не в истории. Корпус стражей исламской революции в Иране — та же опричнина. С идеологией, с силовой составляющей, с проникновением во все структуры власти и общества, с непоколебимой убеждённостью стражей в том, что они работают на благо Отечества и процветание своего народа. Опричнина невозможна без социального и философского Проекта, на который будет работать опричнина. Эксперт такого проекта не видит. (Он, к сожалению, не знаком с «Третьим проектом» Максима Калашникова и Сергея Кугушева, с теорией Нейросоца Игоря Бощенко, при этом недооценивая наш общий коллективный труд — «Русскую доктрину». Прим. ред.)

Пока, по мнению В. Овчинского, на Западе существует лишь один внятный проект, содержащийся в книге известного идеолога глобализма и «нового кочевничества» Жака Аттали — «Мировой кризис: что дальше?». (Дело — в лучшей рекламе труда Аттали — прим.ред.) Идеолог неокочевничества доказывает, что в основе нынешнего глобокризиса, помимо объективных экономических причин, лежат и объективные криминальные причины. Это — разрыв между правом и рынком, между правом и мировой экономикой. А последнюю вкупе с глобальными финансами Аттали считает суперкриминализованной системой, пронизанной коррупций. Никаких перспектив у нынешней мировой экономики, кроме криминальной, автор не видит.

Аттали предлагает суперпроект: некую «всемирную опричнину» на основе старого масонского проекта (мировое правительство), к коему приделали новую, регулируемую финансовую систему глобального масштаба, мировую полицию и мировые вооружённые силы. То есть, это мировое правительство в нынешних условиях. И всё это должно состоять из лучших людей мира. Лучших в понимании Аттали, конечно. При этом стран должно быть не двести, а максимум 30-40. Остальные подвергнутся «слияниям и поглощениям». На укрупнённых территориях будет наведён порядок. В процессе наведения порядка будут отобраны лучшие люди, а затем из них кристаллизуется мировое правительство. Они как бы перекинут наведённый региональный порядок на мировую систему.

В ходе семинара автор этих строк несколько раз возразил В. Овчинскому: мы предлагаем свой Суперпроект — планомерного создания в Русском мире общества будущего, следующего за капиталистической (индустриальной) фазой. Имя этому «обществу после капитализма» — Нейромир или Нейросоц. Это и есть философско-проектная база предлагаемой нами новой опричнины, альтернатива глобалистско-масонским устремлениям Аттали. Одно очевидно: если мы не создадим нашу национальную опричнину, то нами займётся «опричнина» глобалистско-масонская.

Но это так — к слову.

А пока вернёмся к основной теме: почему нынешний системный Глобокризис имеет и криминальные причины, и ещё более преступные последствия? С чем придётся выйти на бой гипотетической опричнине Русской цивилизации?

КРИМИНАЛЬНЫЙ ДЕТОНАТОР

Владимир Овчинский задаётся вопросом: почему глобальный экономический кризис перешёл в открытую стадию только в 2008 году? Ведь целая плеяда мыслителей предсказывала его добрых тридцать лет подряд. О том, что долларовая система — «пузырь», чреватый взрывом, писали много и многие. Джордж Сорос вот уже двадцать лет кричит об опасности надувания «пузырей» на разных рынках, не забывая их при этом надувать и обрушивать финансы целых стран.

Но почему взрыв грянул именно в 2008-м? И почему западные финансисты как будто намеренно создавали условия для Великой рецессии своими многолетними действиями? Что стронуло с место накопившуюся лавину объективных социально-экономических причин, послужив субъективным «детонатором»?

Эксперт считает, что у кризиса есть сильнейшие рукотворные причины. Целая совокупность проектов, запущенных из разных центров, которые в совокупности и породили нынешний социально-экономический катаклизм. В. Овчинский уверен в том, что глобокризис продлится ещё очень долго, будет во многом непредсказуемым, но одна из стрежневых его причин — криминализация. Недаром осенью 2008 г. религиозные лидеры всего мира (включая и нашего Патриарха) назвали причиной Великой рецессии алчность, корысть. Корысть банкиров с Уолл-Стрит. Затем генсек ООН Пан Ги Мун объявляет основой кризиса глобальную коррупцию. Следом за ним генсек Интерпола К. Ноубл сказал почти то же самое, признав вину глобальной полиции в том, что она не смогла предотвратить разгул «элитных» криминалитета и коррупции.

По мнению криминолога В. Овчинского, ипотечный кризис в США, ставший спусковым механизмом глобального кризиса, есть не что иное, как преступление. Как ипотечное мошенничество в исполнении финансового истеблишмента. Длилось оно много лет подряд. Неслучайно ФБР после начала острой фазы кризиса арестовало 406 крупных финансистов и бизнесменов, работавших на ипотечном рынке.

—  То есть, в США реагировали крайне жёстко, — говорит эксперт. — Там до сих пор ведутся расследования по «ипотечным делам».

В. Овчинский привёл в пример труды американского экономиста Рави Батра, ещё в 1999-м и 2005-м обвинявшего в мошенничестве главу Федеральной резервной системы Алана Гринспена, рисовавших подробные схемы финансовых махинаций и предсказывавших нынешний кризис. Вплоть до суда над Б. Мэдоффом. (Книги «Крах тысячелетия» и «Мошенничество Гринспена»). Мы можем дополнить список Овчинского трудами Ричарда Дункана, который ещё в 2003-м указал на перспективы финансового краха, назвав эпицентром взрыва именно рынок недвижимости. Словом, картина повальной криминализации мировой экономической системы — налицо.

Очевидно, что финансисты могли творить свои преступления, пользуясь коррумпированностью властей разных стран. Включая и власть самых развитых и «демократических» государств. Очевидно, что главные виновники преступлений ответственности не понесли, по-прежнему оставаясь аристократией Запада. И выводы из этих обстоятельств каждый может сделать сам. (Свои исследования В. Овчинский изложил в небольшой книге «Криминология кризиса» — Москва, «НОРМА», 2009 г.)

Итак, кризис пришёл надолго. Он отчётливо пахнет организованной преступностью «сливок» капиталистического общества. Но какими будут — с криминальной точки зрения — последствия этой Великой рецессии? То, что «сливки» погреют руки на массированной государственной помощи и увеличат свои богатства, используя новые преступные схемы в ходе кризиса, очевидно. Кроме того, нам крайне интересно всё, что касается прежде всего РФ и постсоветского пространства.

К сожалению, пока РФ превращается в один из мировых эпицентров коррупции и преступности.

ЧЁРНЫЕ СПУТНИКИ ГЛОБОКРИЗИСА

Очевидно, что социально-экономический кризис несёт с сбой безработицу и криминализацию народной массы. Социальные катаклизмы всегда ведут к росту преступности, к бунтам и массовым беспорядкам, к появлению новых видов преступлений, к расширению преступной среды.

—  Если судить по статистике ФБР за 2009 год, то в Америке нет роста преступности, — говорит Владимир Семёнович. — Удивительно: каждый год у них шёл прирост, а теперь — вдруг остановился.

В РФ — ещё бóльшие чудеса. Министр внутренних дел, прокуратура, руководители правоохранительных органов уже несколько лет рапортуют о снижении преступности, о снижении числа особо тяжких преступлений. Например, убийств. Их якобы нельзя скрыть. Нам твердят, что никакого криминального кризиса в стране нет, правоохранительная система работает, де, отлично…

По словам В. Овчинского, на недавней коллегии МВД РФ, посвящённой итогам 2009 года, министр Р. Нургалиев сообщил о семипроцентом снижении преступности (менее 3 млн. преступлений). Но учитывая при этом число заявлений граждан о преступлениях против них, то он вырос на те же 7% и составил более 20 миллионов заявлений. Получается, что у нас — чудовищный разрыв между заявленными гражданами преступлениями и преступлениями зарегистрированными. По сути дела, перед нами — чистое очковтирательство, «управляемая» с помощью лукавой статистики преступность. Всё понятно: органы МВД сами регистрируют преступления — и сами отчитываются об их раскрытии. Идея о том, чтобы отделить систему регистрации заявлений граждан от МВД, выдвигавшаяся ещё в СССР, оказалась саботированной. В итоге — вот такая «липа». 17 миллионов заявлений в год пропадают впустую, 5 млн. из них — это отказы в возбуждении уголовных дел. При этом из этих 5 млн. отказов 2 миллиона опротестованы прокуратурой. Но их к трём миллионам зарегистрированных преступлений не приплюсовали. Они, понимаете ли, идут по другой статистике.

То есть, реально в стране за 2009 г. совершено как минимум 5 миллионов преступлений, а не три. Куда делись ещё 12 миллионов заявленных преступлений? Ради красивой статистики их раскидали по разным категориям. Но ведь 20 миллионов — это только заявленные преступные акты! Но если учесть, что наши граждане не знают, что нужно, подав заявление в милицию, требовать отрывной талон, то получится, что цифра ещё больше. Ибо часть «бесталонных» заявлений органы ВД просто скрывают, чтобы не возиться с расследованием и не портить статистику. Как правило, заявления тех, кто не потребовал отрывного талона, выбрасываются в мусорную корзину через 10-15 дней. Если, конечно, заявитель не приходит. Эти миллионы случаев в статистику вовсе не попадают. Но и разрыв в 17 миллионов между заявленными и признанными преступлениями — цифра огромная.

Статистика убийств? Сумасшедший их рост начался после 1991 года, в ходе демократически-рыночных «реформ». В советской РФ (РСФСР) регистрировалось не больше 8-9 тысяч убийств ежегодно. В 1993-1994 гг. — это уже 33 тысячи. Этот уровень (30 тыс. с незначительными колебаниями туда-сюда), как говорит эксперт, держался постоянно до 2003-2004 годов. Но с приходом Рашида Нургалиева в министры, с 2004 г., число убийств в статистике вдруг стало падать. Теперь убийств — менее 20 тысяч ежегодно. С первого места в мире по числу убийств на 100000 душ населения в 1994 г. РФ переместилась на 3-5 место, уступая место только латиноамериканским странам и Южной Африке. Но это — на бумаге. А в жизни? Но даже если верить статистике, количество убийств на сто тысяч населения в год по итогам 2009-го — 18 (22 в 1998 г.). В США — 6. В Евросоюзе — 1.

Да, по статистике число убийств в РФ падает. Но при этом растёт число тех, кто пропадает без вести. К примеру, в 2008 г. зарегистрировано 147,4 тысячи заявлений о пропаже людей без вести. Найдено без проведения оперативно-розыскных мероприятий — 75,3 тысячи. В отношении 72,2 тыс. человек должен бы проводиться розыск. Но в него объявили только 71,4 тысячи пропавших. Куда делись 800 человек? Но и из тех, кого объявили в розыск в 2008 г. к началу 2009 г. не нашли 5475 душ. И сколько убитых среди этих пропавших? По итогам 2008 г. исчезнувших и так и не найденных — 48,9 тысяч. Есть ещё и неопознанные найденные тела, подчас сильно разложившиеся. По итогам 2008 г. — 34,2 тысячи, из них осталось неопознанными 6,5 тыс. Число найденных трупов растёт в геометрической прогрессии. Мы уж не говорим, что есть ещё отдельная медицинско-демографическая статистика учёта убитых, отдельная от милицейской. По итогам 2008 г. убитых — 25 тысяч, а не 20, как отчиталось МВД.

То есть, налицо не статистика снижения преступности, а самая наглая ложь. В РФ — настоящая криминальная катастрофа.

Пример: битцевский маньяк Пичужкин убил 61 человека. Однако по фактам обнаружения тел его жертв в большинстве случаев органы МВД вообще на заводили уголовных дел! Оказалось, что маньяка разыскивали только по факту шести убийств. Нет, 55 остальных тел нашли. Но их зафиксировали как неопознанные с неустановленной причиной смерти.

В 2008 г. было осуждена группа убийц во главе с Чудиновым в Нижнем Тагиле. Они убивали детей 13-14 лет, только в одном из лесных могильников нашли останки семнадцати девочек и девушек. Всего же было около тридцати убийств. Но оказалось, что в местной милиции не зарегистрирован ни один случай пропажи детей! Хотя люди заявляли об исчезновении детей, им говорили, что девушки, дескать, уехали в Екатеринбург заниматься проституцией. При этом никто не наказал тех, кто фактически укрывал эти убийства.

При этом Чудинову (убившего даже собственную маленькую дочь, случайно увидевшую съёмки расправ над девушками в компьютере отца) дают только пожизненное заключение. Остальным члена банды — по 10-15 лет. То есть, они имеют шанс выйти на свободу и заняться тем же самым.

Достаточно примеров. Они просто вопиют о том, что система МВД (часть коррумпированного госаппарата РФ) утонула во лжи. Что на самом деле преступность просто бушует, идёт криминальный геноцид. Складывается опаснейшая для будущего страны ситуация: в глазах народа МВД превратилось в «монстра-вещь-в-себе», который озабочен исключительно собственным выживанием и обогащением, практически не защищая жизнь и собственность граждан. Это в корне подрывает доверие масс государству. В то же время, РФ захлёстывает растущая преступность.

—  Считаю, что криминальный кризис в РФ уже развивается, — заявляет В. Овчинский.

Но это — обычная, «низовая» преступность. А если посмотреть на организованную, где есть участие и «верхов», и чиновников, и самих правоохранителей?

ПРЕСТУПНОСТЬ ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА

В январе 2010 года директор-исполнитель Управления Организации Объединённых Наций по наркотикам и преступности (ЮНОДК) Антонио Мария Коста сделал сенсационный доклад. Основываясь на данных из полутора десятков стран, многие крупные западные банки удержались на плаву в кризис благодаря отмывание денег наркомафии. Как минимум — 259 млрд. долларов.

Криминологи давно говорили о том, что банковская система вовсю «моет бабки» наркомафии. И в периоды расцвета экономики, и в кризисы. Джордж Сорос начинал свою карьеру тоже весьма своеобразно.

В Италии премьер Сильвио Берлускони (сам полностью коррумпированный) начал натиск на мафию. Почему? В Италии банки перестали давать кредиты малому и среднему бизнесу. Их место тотчас заняла мафия. Она стала ссужать деньги в обмен на долю в бизнесе.

Берлускони столкнулся с угрозой потери реальной власти в стране. Теперь он пытается наносить тяжёлые удары по каморре, одновременно вводя финансовые льготы для поддержки малого и среднего бизнеса. Банкам предложено целый год не требовать долги по кредитам с малых и средних фирм (до 250 работающих, менее 50 млн. евро оборота) в обмен на налоговые льготы со стороны государства и на ослабление резервных требований. (Бизнес выплачивает только проценты по ранее взятым кредитам). При этом за решётку угодили 2/3 крёстных отцов Италии, конфисковано свыше 4 млрд. евро. Это касается только денег на счетах. Одновременно у мафиози конфисковано недвижимости на 6 млрд. евро. Отобранные особняки не выставляются на аукционы, ибо мафия их попросту скупит на псевдоконкурсах. Берлускони отдаёт конфискованные «домишки» в муниципальную собственность: под клубы, детские дома, разные учреждения, под полицейские участки.

Если добавить сюда настоящий «1937 год» против финансовых махинаторов, устроенный в США, когда наблюдаешь действия западных правительств против практики получения банкирами огромных бонусов, то видишь: власти Запада начали натиск на организованную преступность. Да, с оговорками — но начали. Они широко применяют конфискации собственности. Смысл действий мафии — получение сверхприбылей за счёт применения силы, за счёт коррумпирования государства и его силовых структур. Когда государство конфискует мафиозное имущество, смысл оргпреступной деятельности теряется.

А что в РФ?

—  В декабре 2003 года под видом либерализации уголовного законодательства в Российской Федерации институт конфискации в нашем уголовном праве уничтожили. Полностью! — рассказывает Владимир Овчинский. — Его совсем вычеркнули из Уголовного кодекса. Хотя выступает господин Путин и говорит: мол, либерализацию проводим, смягчаем наказания для лиц, совершивших незначительные преступления. Но конфискация у нас применялась только для тех, кто совершил тяжкие и особо тяжкие преступления. К либерализации это никакого отношения не имело…

ОБИТЕЛЬ ПРЕСТУПНОСТИ

Итак, в то время, как власти США и Италии всё-таки пытаются наступать на криминализованную «элиту», широко применяя конфискацию собственности, в РФ институт конфискации убирается из Уголовного кодекса. В то время, как в расплату за экономический кризис и финансовые махинации в Америке на скамью подсудимых отправляют более четырёхсот финансистов и бизнесменов, в РФ — тишь да гладь. Ни одного олигарха под следствием не оказалось, топ-менеджеры — процветают. Система, пронизанная коррупцией и наворовавшая несметные богатства, обеспечивает свои интересы.

—  Записные либералы и демократы в Госдуме говорят нам: мол, конфискации — наследие сталинских времён, от него нужно отказываться, — рассказывает В. Овчинский. — Рассказали бы они подобное в Италии!

Нам говорят: дескать, убраны конфискации из УК, но зато остались в Уголовно-процессуальном кодексе. Мол, применяйте его.

Но позвольте: разве высшая власть в РФ не объявила о беспощадной борьбе с коррупцией? Разве конфискации не лишают смысла и коррупцию, и мафиозную деятельность? Есть две основополагающие конвенции ООН против организованной преступности и коррупции, и они основываются именно на институте конфискации. Возвращение активов требуют ареста и конфискации имущества. А тут наш омбудсмен Владимир Лукин присылает в Конституционный суд письмо с требованием исключить институт конфискации и из Уголовно-процессуального кодекса…

(Комментарий М.К.: теперь понятно, что будет в случае нового «торжества демократии» в РФ?)

В 2006 году, при принятии закона о противодействии терроризму, конфискацию вернули в УК, но в изуродованном виде…

В. Овчинский поведал, как в 2007 г. работал в межведомственной группе Виктора Иванова (бывшего замглавы администрации президента), разрабатывавшей нормативные акты по борьбе с коррупцией. Пакет законодательных предложений группа подготовила. Тогда же в РФ приехала комиссия Евросоюза, проверяющая применение европейских стандартов в борьбе с коррупцией. Тогда и был проведён анализ того, как конфискации в РФ применяются по коррупционным делам. Итак, в уголовных делах, где нанесённый государству ущерб оценили в 6 миллиардов рублей, имущества конфисковали… на 600 тысяч рублей. То есть, около 20 тысяч долларов. Сравните это с конфискациями на 4 миллиарда евро в Италии. Ну, и кто сказал, что в РФ — жестокая чекистская диктатура? Прямо-таки КГБ-опричнина? Да по сравнению с нею гуманные европравительства — прямо-таки неограниченные тирании. Во всяком случае, по отношению к коррупционерам и мафиози.


ДОСЬЕ МАКСИМА КАЛАШНИКОВА

В «авторитарной» и «кроваво-чекистской» РФ не применяются многие технологии активной борьбы с коррупцией.

Например, в США при Министерстве юстиции существует Комитет по контролю за секретными операциями (ККСО). Он курирует тайные операции против государственных чиновников, существуя параллельно с соответствующим комитетом в ФБР.

С помощью этих структур агенты правительства предлагают взятки судьям и госчиновникам в Америке, вооружившись звуковидеозаписывающей аппаратурой. Таким образом, коррупция выявляется активно.

Где аналогичная структура в РФ? Хотя попытка её создать наверняка вызовет дикие вопли отечественных либералов о «новой сталинщине». Но подобные механизмы может с успехом применить новая русская опричнина.

На Западе есть чему поучиться. Тамошние правительства развернули беспощадный натиск на оффшоры — тихие гавани для ухода от уплаты налогов и для разнообразных экономических преступлений. Западники справедливо считают это «внебережье» оплотом элитной преступности.

Одновременно в Германии, невзирая на вопли местных либералов и правозащитников, Министерство финансов нанимает хакеров для вскрытия информации о тайных счетах германских граждан в швейцарских банках. Заплатив хакерам 4,5 млн. евро в начале 2008 г., немецкое правительство смогло завести 700 уголовных дел и взыскать на 200 млн. евро недоимок. Как сообщает журнал «Эксперт», действия государства поддерживают 57% опрошенных немецких граждан.

Берлин готов заплатить ещё 2,5 млн. хакерам, чтобы вскрыть информацию о счетах ещё полутора тысяч немецких богачей, скрывающих денежки в Швейцарии.

Подтверждается старая истина: демократия и либерализм на Западе кончаются моментально, едва только начинается серьёзный кризис. На Западе быстренько принимаются действовать в духе 1937 года.

В РФ — ситуация абсолютно противоположная.

ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ ОРГПРЕСТУПНОСТИ В РФ?

—  Смотрите: с началом глобального кризиса лидер Франции Н. Саркози собирает свои правоохранительные органы и спрашивает у них: «Что вам нужно для борьбы с мафией?» — говорит В. Овчинский. — Во Франции вводятся драконовские антимафиозные законы. Создаются новые структуры по борьбе с оргпреступностью. В США на уровне собственно штатов создаются специальные бригады по борьбе с организованной преступностью. Аналогичные структуры усиливаются в ФБР, пишется стратегия борьбы с международной ОП. Ещё в правление Буша-младшего в 2008 г. создаётся совет при президенте США по борьбе с организованной преступностью.

В Китае, где усиление борьбы с организованной и экономической преступностью началось одновременно с началом экономических реформ в 1978 г. (спасибо мудрому Дэн Сяопину), есть криминальная разведка. Но начинается нынешний кризис — и китайцы удваивают численность соответствующих подразделений.

А в РФ 6 сентября 2008 г. президент Медведев издаёт указ, ликвидирующий все подразделения МВД по борьбе с оргпреступностью. Как раз под кризис. Функции подразделений по борьбе с ОП переданы в уголовный розыск и структуры по борьбе с экономической преступностью.

Ровно 20 лет назад в МВД СССР было создано 6-е управление — именно для борьбы с оргпреступностью. Умные всегда понимали: ОП не сводится ни к «уголовке», ни к экономическим преступлениям. Уже тогда, в эпоху кооперативного движения, было понятно, что ОП не вписывается ни в компетенцию угро, ни в компетенцию ОБХСС. Ибо ОП — это и убийства, и вымогательства, и коррупция, и отмывание денег, и экономический криминал. В 2008 году дело борьбы с оргпреступностью в стране отбросили сразу на двадцать лет назад! И это в период, когда в РФ буйным цветом расцвело рейдерство, торговля людьми, торговля человеческими органами, торговля детьми…

По словам В. Овчинского, угрозыск бессилен в борьбе с рейдерством, которое представляет вид специальных операций с коррумпированием всех, кого только можно. А взятие Барсукова-Кумарина, главы питерской группировки «тамбовских», связанной со многими первыми лицами? Ведь министр Рашид Нургалиев лично руководил им. Он вообще всегда поддерживал подразделения по борьбе с ОП, разработал хорошую концепцию их развития.

И всё это в один день ликвидировали. В части регионов уничтожены базы данных, кадры потеряны…

—  Сегодня по многим регионам подобные структуры придётся восстанавливать с нуля! — возмущён эксперт.


ДОСЬЕ МАКСИМА КАЛАШНИКОВА

Возмущение Владимира Семёновича понятно. Но просто восстановить УБОП — не выход. В полностью коррумпированном государстве сами борцы с оргпреступностью коррумпировались. Давно не секрет, что они сами стали элементом рейдерских операций, часто работая по заказу. Не секрет, что и они занимались вымогательством.

Просто власть в РФ «либерально» пошла по линии наименьшего сопротивления. Распустила структуру вроде бы для борьбы с коррупцией «силовиков», при этом оставив общество беззащитным перед оргпреступностью, рейдерством и коррупцией.

Восстановить реальные структуры борьбы с ОП можно только в рамках проекта «Новая опричнина». И отбирать «волкодавов» для уничтожения ОП необходимо только с помощью новейших писхотехнологий и психозондирования, полностью отсеивая мерзавцев, садистов и корыстолюбцев. Образно говоря, отбирая исключительно жегловых и шараповых. К сожалению, пока в верхах РФ никто так задачу не ставит.

Очевидно, что структура новой опричнины по борьбе с коррупцией и ОП должна действовать как внутри РФ, так и вне её, совмещая в себе разведку и контрразведку, специальные операции и даже рейды спецназа за рубеж (как «Моссад» или НКВД), финансовую и криминальные разведки, структуры информационно-психологической борьбы…

«БОРЬБА С КОРРУПЦИЕЙ» В ИСТИННОМ СВЕТЕ

—  Возьмём Национальный план противодействия коррупции в РФ, утверждённый в конце 2008 года, — продолжает В. Овчинский. — К чему свели всю борьбу с коррупцией? В плане нет ни слова о борьбе с ОП, хотя она и коррупция связаны неразрывно.

План принят в развитие конвенции ООН против коррупции. А эта конвенция — всего лишь вторая часть конвенции ООН по борьбе с организованной транснациональной преступностью! Сначала в 2000 году приняли Палермскую конвенцию против международной ОП. Она состоит из нескольких частей: борьба с оргпреступностью, борьба с коррупцией, борьба с «отмыванием» криминальных денег, борьба за возвращение активов. Последняя часть (про активы) детализирована конвенцией ООН против коррупции.

Так вот: в российском Национальном плане даже не употребляется словосочетание «организованная преступность» и ничего не говорится о возвращении активов. Говорится только о правовой пропаганде, о профилактике, о создании образа недопустимости коррупции и проч. И — о декларировании доходов чиновников. Сейчас у нас кадровые службы всех госорганов просто завалены декларациями о доходах. Но такие декларации нужны лишь тогда, когда действует правовой институт незаконного обогащения, предусмотренный конвенцией ООН против коррупции.

Если есть закон против незаконного обогащения, то государство может спросить у чиновника с годовым доходом в 30 тысяч долларов: «Откуда у тебя 3 миллиона долларов, что ты потратил на покупку особняка, машины, яхты? Почему ваши дети совершают такие дорогие покупки?» Такого чиновника вызывают в СЛЕДСТВЕННЫЕ органы и задают вопросы о происхождении потраченных денег. Вам кто-то подарил эти деньги? Вы продали какие-то семейные ценности? Нет ответил — против чиновника возбуждается уголовное дело, у него конфискуется это имущество, с него взимают штраф. И ещё хорошо, если свободы не лишают.

Но в РФ, когда ратифицировали конвенцию ООН против коррупции, сделали оговорку: ратифицируем её, кроме статьи о незаконном обогащении.

Так что теперь все эти декларации, подаваемые чиновниками — чистой воды профанация. Вся эта деятельность никому не нужна. Даже зная, что у чиновника со скромной зарплатой есть собственность на миллионы долларов, вы ничего не можете с ним сделать. Нет никакого правового института воздействия, — заключает В. Овчинский.

Он приводит информацию о реальных доходах наших чиновников. В 2008 г. налоговая служба Великобритании в официальном отчёте объявила: только в Лондоне 300 тысяч граждан РФ имеют собственность не менее 1 миллиона фунтов стерлингов на каждого. Конечно, в числе этих трёхсот тысяч «лондонградцев» — тьма подставных лиц, но это дела её меняет. То есть, из страны буквально высосали 300 миллиардов фунтов (около полутриллиона долларов) и вкачали их в экономику Англии. Это — буквально вампиризм, разорение Российской Федерации. Вот где оказались непостроенные новые заводы и школы, куда ушли деньги, нужные для вузов и учёных, обороны и поддержки деторождения с русской среде.

Снова дополним Владимира Семёновича. Борьба с коррупцией в РФ превратилась в чистую показуху потому, что принятие нормы о незаконном обогащении грозит тотальными репрессиями против практически всего окружения первых лиц РФ, против министров, губернаторов, придворных политиков и т.д. Ибо коррупция и незаконное обогащение в РФ — основа государственного строя. В РФ принцип алчности и эгоизма возведён в «элитой» в абсолют. И разве такая «элита» будет уничтожать самоё себя?

Она уничтожила законный институт конфискации собственности и не допустит принятия нормы о незаконном обогащении точно по тем же причинам, по каким молодая российская демократия начала с уничтожения Комитета народного контроля и комиссий партийного контроля в 1990 году. Чтобы лично обогащаться не мешали. Мы имеем на сегодня государство, построенное на воровстве — и управляемое ворами.

Убери Путина с Медведевым, введи либерализацию-2 — и ты получишь «демократию» и политиков, на корню скупленных коррупционерами. И пристреленных правдолюбцев. И снова — лишь имитацию «демократической борьбы с коррупцией».

Поэтому коррупция в РФ продолжает процветать. С нею никто не борется всерьёз. А расцвет коррупции — это гарантированные отсталость страны, её экономический упадок и дальнейший распад.

И снова вспоминается опыт Ивана Грозного. Нужно во что бы то ни стало разорвать порочный круг, создав параллельную силу из честных и верных. Опричнину…

Альтернативы ей просто нет.

МАРАЗМ, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В АГОНИЮ

Проеденная коррупцией, государственная машина РФ впадает в маразм и начинает работать на разрушение страны. МВД, превратившееся в вещь для самой себя и не защищающее граждан — первый пример. Второй — совершенно выродившаяся пенитенциарная система РФ, на глазах становящаяся машиной по перемалыванию народа и озлоблению масс. Машиной террора криминального госаппарата, используемого для личного обогащения зоно-тюремного начальства.

—  Я очень боюсь реформы системы исполнения наказаний, проталкиваемой главами Минюста и Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН), — говорит В. Овчинский.

Предлагается уничтожить систему исправительно-трудовых колоний, отправив тех, кто совершил преступления по неосторожности, в колонии-поселения. (В советские времена это называлось «химией»). А тех, кто осуждён за тяжкие и особо тяжкие преступления — сажать в тюрьмы (по двое — в камеру). Сегодня в РФ — около 900 тысяч осуждённых. А тюрем — всего 7 (все ещё царской постройки), где сидят 3 тысячи. Как горько пошутил В. Овчинский, для осуществления этой реформы придётся строить не футурополисы, а тюрьмополисы на 400-500 тысяч сидельцев. На постройку примерно пятисот-шестисот тюрем уйдут огромные средства и лет десять. Тут же — распилы и откаты. При этом тюрьма (см. американские фильмы) совсем не гуманнее советской «зоны».

—  При этом сама система исполнения наказаний в РФ погрязла в садизме и коррупции. Такого в 1937-м и близко не было, — рассказывает Владимир Семёнович. Он сообщил последние (на конец февраля 2010 г.) новости из ФСИН. В Петербурге и Ленобласти под следствие отправлены 13 руководителей управления Службы исполнения наказаний. Они лично избивали, пытали и насиловали людей, снимая всё это на видео. Потом они показывали эти кадры родственникам несчастных, требуя от них денег и перевода имущества (машин и квартир). Мол, не хотите, чтобы мы пытали ваших близких — платите, откупайтесь.

Подобное дело «раскручивается» по Челябинской области. Там «фсиновцы», перепившись, устроили избиение людей, прибывших на пересылку. Сразу погибли пятеро осуждённых, чуть позже — скончались другие. Всего — 12 душ. Начальник местного ГУ ФСИН пробовал представить дело как подавление бунта заключённых. Первая же проверка вскрыла это чудовищное преступление. Арестовано всё руководство ГУ ФСИН по Челябинской области. Всего «фсиновцев» арестовывают в десяти регионах, причём делают это Следственный комитет, МВД и ФСБ.

Таким образом, коррупция госаппарата и «элиты» привела к превращению пенитенциарной системы в садистско-вымогательскую машину. Вместо того, считает В. Овчинский, чтобы наводить элементарный порядок в своей епархии, руководство ФСИН проталкивает грандиозный «тюрьмострой». Система, таким образом, начинает работать на озлобление общества и на развал страны.

Из той же оперы — и затеянная реформа МВД. Вместо того, чтобы начать с создания независимой системы регистрации заявлений граждан, упраздняются транспортная милиция и охрана режимных объектов. Это означает, что транспорт остаётся без защиты (упразднён введённый ещё при царе линейный принцип охраны порядка на транспорте), равно как и закрытые города ВПК. Всё передаётся местным органам МВД. А «умники» из Института современного развития (ИНСОР) вообще предлагают децентрализовать МВД, фактически открыв дорогу региональному сепаратизму.

И это — в условиях острейшего системного кризиса мирового масштаба, принимающего в РФ особо обострённые формы. Чем это пахнет, пояснять не надо.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Таким образом, мировой кризис стал последствием криминализации правящих кругов в глобальном масштабе. В РФ, где это явление обострено до предела, кризис носит удвоенный по тяжести характер. При этом государственный аппарат страны настолько коррумпирован, недееспособен и глуп, что принялся работать на развал Российской Федерации. И уже можно говорить о том, что при сохранении нынешних тенденций РФ вряд ли переживёт второе десятилетие нового века. Сам проект «России-91» с либерально-монетаристской и квазикапиталистически-криминальной подложкой вошёл в финальную стадию.

Можно говорить о нарастающих коррупции и криминализации в странах современного Запада, но в РФ всё это — намного сильнее.

В. Овчинский говорит о прогрессирующей «уголовизации» власти, о её нежелании бороться с коррупцией (что само по себе хоронит будущее страны), о криминальном кризисе и самоубийственных «реформах» в правоохранительной системе. Но если вспомнить серию остальных семинаров в ИДК, то увидишь: кроме того, мы столкнулись (И. Сундиев) с угрозой полного распада общества РФ, где молодёжи мало, она обездолена, неконкурентоспособна, неквалифицированна и расколота на отчётливо разрушительные, ненавидящие друг друга группировки. Другие семинары показали, что в РФ глухо блокирована возможность новой индустриализации и инновационного развития — хотя только они могут спасти страну от бесславного краха. Мы показали кризис в политической системе РФ и угрожающее положение дел в энергетике. Добавим к этому прогрессирующий износ основных фондов, тяжелейшие проблемы в нефте- и газодобыче, явный управленческий дефолт в государстве и бизнесе. Налицо — отчётливая угроза крушения Российской Федерации в течение 2010-х годов.

Украинским националистам обольщаться не стоит: всё то, что сказано здесь об РФ, почти в полной мере относится и к бывшей УССР.

Вывод напрашивается сам собой: спасти Русскую цивилизацию может только чрезвычайный рывок, создание «исторической чрезвычайки» — новой опричнины. Слишком глубоки процессы деградации нашего общества. Более того, поскольку весь мир в кризисе, поскольку и США придётся претерпеть болезненную трансформацию, то впереди — настоящая гонка. Кто первым создаст свою, эффективно действующую «опричнину»?

РФ в её нынешнем виде нежизнеспособна. Являясь плодом чудовищного исторического эксперимента (криминальная «элита», создавшая отчётливо криминально-коррупционное, мародёрское государство), к спасительному развитию она неспособна. И если на Западе власти хотя бы пытаются бороться с криминализацией тамошних элит, то в РФ всё вырождается в создание видимости такой борьбы. Клептократическая Система заботится только о самосохранении. Никакой опричниной считать нынешнюю власть нельзя.

Хотя В. Овчинский сам по себе не видит возможностей для создания русской новой опричнины и не понимает, под какой Суперпроект будущего его нужно строить, это видим и понимаем мы.

Нам очевидно: либо страна спасётся с помощью опричной «чрезвычайки» — либо последует её быстрая агония. Система уже начинает предпринимать «реформы», до боли похожие на горбачевское саморазрушение. Угроза смерти от полной криминализации правящего класса и от криминального кризиса сегодня слишком очевидна.

Мы — в точке выбора своей дальнейшей судьбы.

http://www.dynacon.ru/content/articles/383/


Александр Елисеев
СУБЪЕКТ НОВОЙ ОПРИЧНИНЫ

ИДК, 19.02.2010

Казалось бы, как можно говорить о новой опричнине в наш суперсовременный, постиндустриальный XXI век? А, между тем, такие разговоры ведутся всё чаще. Политологи, историки, философы на полном серьёзе задумываются о необходимости введения опричнины. Идея «опричной революции» становится мейнстримом.

Срочно требуется опричник

В последнее время интеллектуалы-державники всё чаще говорят о необходимости «новой опричнины», которая должна обновить элиту и вывести страну на новые рубежи. Речь здесь идёт, конечно же, не о репрессиях (как считают либералы), но о создании некоей структуры, находящейся вне ныне действующих управленческих и хозяйственных структур — застойных и коррумпированных. Вот как обрисовал эту структуру Максим Калашников в своей программной статье «Всё-таки, опричнина!»: «Стержневой замысел прост: необходимо создать диктатуру честных, патриотических людей, стоящих над государством. Людей, лишённых своекорыстных мотивов, одержимых идеей величия страны и сбережения народа. Они должны составить сплочённое сообщество, способное контролировать госаппарат, выдвигать свои фигуры на ключевые руководящие посты, формировать судейский корпус, прокуратуру, спецслужбы и руководство МВД. Оно же — может задать инновационные задачи для государства, формировать стратегические векторы развития страны. Это — своего рода корпорация «суровых судий». Суровых, но справедливых». («Русский обозреватель»)

Действительно, сдвинуть нынешнюю застоявшуюся машину можно только при помощи какого-то особого двигателя. Вопрос в том — а кто будет этим двигателем управлять? Если речь идёт о когорте вождей, пусть даже и сплочённых вокруг фигуры «инновационного правителя», то нас ожидает возникновение новой, ещё более ужасной олигархии.

Опричная партия и её деградация

И здесь самое время вспомнить опыт сталинской модернизации. Иосифа Сталина довольно-таки часто сравнивают с Иваном Грозным, что, во многом, оправдано. И Грозный, и Сталин преследовали одну и ту же цель — обуздать олигархов и консолидировать нацию. Но в плане работы со структурами они действовали зеркально противоположным образом. Иван Грозный создал опричнину для борьбы с олигархами, а Сталин имел дело с выродившейся опричниной — коммунистической партией большевиков.

Ленинская партия, вне всякого сомнения, создавалась по опричным лекалам (не случайно слово партия происходит от латинского «pars» — «часть»). Конечно, в случае с большевиками имела место быть бессознательная пародия на опричнину, введённую православным Государем. Но технологии использовались именно опричные. Партия большевиков (по Сталину — «орден меченосцев», по Троцкому — «орден самураев») была сообществом воинов-аскетов, сплочённых железной дисциплиной и обособленных от остальной «земщины». Даже в «добрые» времена застоя «член партии» воспринимался как представитель некоего полусекретного ордена, верность которому хранилась и на символическом уровне. (Так, за пропажу партбилета из КПСС исключали автоматически).

Был у этой орденской партии и свой вождь-основатель — Ленин, пользующийся огромным, иногда непререкаемым авторитетом. Но вот парадокс — сверх-популярный вождь позиционировал себя как «первый среди равных». Своих соратников он воспринимал в качестве вождей — таких же, как он, но обладающих чуть меньшим пониманием происходящего. Вот почему Ленин мог вполне спокойно взаимодействовать с такими разными и враждебно настроенными друг к другу людьми, как Сталин, Троцкий, Бухарин, Зиновьев и т. д. Будучи «первым среди равных», Ильич обеспечивал «чуть менее равным» возможность самостоятельно действовать в рамках своих структур — лишь бы эти самые структуры были жёстко заострены против внешней «земщины». Внутренние разногласия, таким образом, выносились вовне, что и выливалось в жёсткое противостояние не только с врагами, но и просто с «несознательными», «попутчиками» и т. д.

Долго, однако, такая модель действовать не могла, ибо она была основана на вражде между меньшинством и большинством. Сам же Ленин санкционировал начало «новой экономической политики» (НЭП), которая примирила большевиков с крестьянской стихией. Ну, а потом из жизни ушёл и сам Ленин, который мог как-то уравновешивать своих амбициозных соратников. И вот тогда произошёл стремительный распад новоявленной опричнины на множество почти суверенных вотчин. На местах возникли могущественные краевые парторганизации (Западно-Сибирская, Центрально-Чернозёмная, Средне-Волжская и др.), бывшие не менее «крутыми» чем компартии союзных республик.

Существовали и ведомственные вотчины — наркоматы, которые постоянно норовили выйти из-под контроля ЦК и правительства. Особой вотчиной было НКВД, чей глава Ягода не боялся противопоставлять себя Сталину и вёл свою политическую игру с «остатками» бухаринской оппозиции. А ведь Чека изначально считалась «вооружённым отрядом партии».

Сталин боролся с этими вотчинами, опираясь на центральные структуры — возглавляемый им Секретариат ЦК, Комитет партийного контроля при ЦК и аппарат Совета народных комиссаров (глава СНК — В. М. Молотов). Столкновение структур и группировок привело к т. н. «Большому террору», в ходе которого «вооружённый отряд партии» хорошенько проехался по региональным и ведомственным «боярам», да и по себе самому. (Характерно, что в 1936 году Сталин поставил во главе НКВД секретаря ЦК и председателя КПК Ежова, который сменил профессионального чекиста Ягоду. Однако, новый нарком очень скоро попал под влияние вотчинного духа, что только способствовало усилению репрессий. В конце своей карьеры Ежов стал «прослушивать» кабинет Сталина и готовить «дела» на лиц из его ближайшего окружения.) В результате Сталин сумел упрочить положение партийного центра, разукрупнил наркоматы, усилил институт заместителей правительств и создал особые координационные структуры вроде Бюро Совнаркома (СНК). А в 1941 году он осуществил свою заветную мечту, став председателем СНК.

Циклы вырождения

Однако, в 50-е годы, после смерти вождя, партийно-ведомственная олигархия «разоблачила» культ личности и провозгласила возврат к ленинским нормам партийной жизни (т. е. к коллегиальности). Тем самым она отвоевала свои позиции, что, в конечном итоге, и привело к распаду СССР. Сталин смог потеснить олигархов, но ему не по силам было устранить саму олигархию.

Если новая опричнина будет создаваться по орденско-партийным технологиям, то её ждёт та же судьба. И не важно, насколько «правильные» люди составят костяк «ордена меченосцев». Коллективность и коллегиальность порождают структурность, а структура — страшная вещь, которая способна перемолоть самых лучших. Когда же некая структура выстраивается «над государством» (М. Калашников), то она неизбежно узурпирует государственные функции и вносит помехи в деятельность госаппарата.

Царь Иван Грозный вовремя распустил опричнину, которая выполнила поставленные перед ней задачи. Не сделай он этого, и Русь получила бы олигархию пострашнее «удельно-боярской». (Собственно, опричные функционеры уже начали «свою игру».) Но Грозный был самодержавным Царём, поэтому он сумел ликвидировать опричную структуру в самом начале олигархического перерождения. Никакой выдвиженец (от партии, «класса» или «нации») не смог бы этого сделать, будь он хоть трижды «великим фюрером» и четырежды «вождём всех времён и народов». Власть партийной группы всегда сильнее власти её вождя. Причём, партийный вождь не может демонтировать партию, ибо в этом случае он потеряет свою легитимность.

Терминология может быть использована разная и вместо слова «партия» могут предложить совсем другие слова. Например — «орден», или — «сплочённое сообщество» (М. Калашников). Даже и Царя могут поставить во главе этой новой организации. Но его власть будет властью выдвиженца, который выражает интересы элитарного множества. А множество — это всегда часть. И чем больше власти у этой части, тем бóльшие проблемы ожидают государство в будущем. На каком-то этапе возможны впечатляющие успехи, но затем, неизбежно и неотвратимо, придёт новый, олигархический застой, растянутый на много десятилетий вперёд.

Но как же избежать перерождения? Для этого необходимо свести структурность новой опричнины к минимуму.

Структура без структурности

Вообще, по самóй логике вещей, опричнина должна быть полной противоположностью земщине, которая представляет собой совокупность различных социальных, политических и хозяйственных структур. Она есть производная от власти Государя, который превышает все структуры и персонифицирует абстрактное множество в единственности своей личности. Отсюда важнейшее требование — связи внутри опричнины и вовне её должны быть как можно менее формальными. Новая опричнина — это не партия, не орден и даже не клуб. Это сетевое сообщество немногих самоотверженных людей, принципиально не претендующих на власть, но всецело преданных Государю. В этом — разительное отличие от любой, даже самой верноподданной аристократии. Последняя всегда стремится к собственной субъектности, к власти в рамках определённой структуры. (А это часто ведёт к стремлению захватить власть над всеми структурами и свергнуть Царя.) У опричнины же должен быть один, единственный субъект — Государь. Отрекаясь от своей коллективной, социальной субъектности, опричник обретает себя в новом, высшем субъекте. Тем самым он идёт путём социально-политического монашества.

Кем будет новый опричник? Образ его можно нарисовать уже сегодня.

Новый опричник — это Друг Царя. Тут можно вспомнить Григория Распутина — человека потрясающей духовной мощи, зрившего в корень многих важнейших политических, точнее даже — сверхполитических проблем. Он был Другом Государя, и его «влияние» на Царя было влиянием близкого, духовно родственного человека. Таковым должно быть и влияние новых опричников — никак не институализированное, но основанное на глубинном сродстве душ.

Новый опричник — это ещё и Советник Царя, обсуждающий вместе с Государем самые важные, самые тонкие и самые больные проблемы. Его уровень превышает уровень обычного эксперта, который является специалистом в какой-то одной области. В отличие от него, опричник как бы связуют все области национального бытия, обобщая запросы и движения всех социальных, профессиональных и региональных групп.

Кроме того, новый опричник — Гроза Царева. В самых тяжёлых ситуациях Царь призывает своих верных Друзей с тем, чтобы они вмешались и навели порядок. Такое вмешательство подобно молнии, ярко и мгновенно бьющей с царских небес на социальную землю (земщину). В таких случаях опричник (один или несколько) наделён самыми серьёзными полномочиями, которые отнимаются после решения проблем. Власть опричника — огромна, но сиюминутна — и никак не постоянна, и ничем не формализована.

Именно такое сообщество (стоящее рядом с Государем, но не над государством) должно возникнуть ещё до начала общенациональных преобразований. Оно будет осуществлять опосредованное руководство разными социальными, политическими, хозяйственными и культурными группами, сплетая их в разнообразную Сеть. После победы эта Сеть станет телом Советской Монархии. Главой же её будет Царь, а душой — верная опричнина.

Но кто же он — Государь? Вокруг кого должны сплотиться все верные? Очевидно одно — речь должна идти о человеке, который имеет право на власть по рождению, ведь это право никто и никогда отнять не может.

Мы все увидим Царя тогда, когда примем идею Царства всем сердцем, всем разумом, всей душой. И поймём — каким путём идти к решению наших задач. Это происходит уже сегодня. Уже сейчас.

http://www.dynacon.ru/content/articles/378/


Максим Калашников
ВСЁ-ТАКИ — НОВАЯ ОПРИЧНИНА

ИДК, 15.02.2010

Продолжая тему конструирования возможного русского прорыва в новый мир (и выхода из нынешнего глобокризиса), наш Институт динамического консерватизма считает: самый реальный путь — создание института новой опричнины.

Опричнины — как параллельного контура управления. Опричнины как «инобытия», способного очистить нынешнее российское общество и государственный аппарат. Эту тему мы уже затрагивали. Теперь нужно чётче расставить акценты. Что такое — новая опричнина? И каковы её главные задачи?

САМАЯ ПРОКЛЯТАЯ ПРОБЛЕМА

Самая тяжёлая для нас проблема сегодня — в криминализации не только государственного аппарата, но и изрядной части общества. За последние 20 лет случилось ранее невиданное: страсть к личному обогащению любой ценой объяла политиков и чиновников. Причём не только в РФ и на иных постсоветских обломках. Нет — процесс дикого корыстолюбия захватил весь мир. Наблюдается он и в США. Корыстолюбие и алчность, став знамением времени, порождают дикую коррупцию, буквально уничтожающую всё здоровое на корню.

Раньше люди тоже гнались за личным обогащением. Алчность — не изобретение либерально-монетаристской эпохи. Но всё же государственные мужи прошлого были наделены также иными мотивами: стремлением оставить своё имя в веках славными делами, поднять державу к высотам могущества. Теперь же личная корысть вытесняет всё. Мало того, люди без личной корысти в либеральном истеблишменте считаются опасными маньяками.

В РФ эта тенденция дошла до критического предела. Криминально-коррумпированное государство — вот плод такой морально-умственной болезни. А коррупция (и вряд ли надо кому-то сие доказывать) порождает сдачу национальных интересов, уничтожение русской производительной экономики, истребление полезных инноваций, засилье иностранных корпораций на нашей земле, вымирание народа и вечную отсталость страны. Консервацию её полуколониального, сырьевого статуса. Не только превращение культуры в зловонную помойку — но и гниение самой нации, её необратимый раскол. Коррумпированная «элита» склонна замыкаться в себе, превращая государство в орган колониальной эксплуатации народа. Смерть подобной страны — вопрос только времени.

Именно коррумпированность общества в РФ — самая главная беда нашего времени. Мать всех прочих бед.

ПРОБЛЕМА «СТОРОЖА НАД СТОРОЖАМИ»

Самое же ужасное — в том, что государственный аппарат РФ уже не может очиститься от тотальной коррупции самостоятельно. Алчные существа крепко в нём засели, не пуская в него честных и компетентных. Шёл и идёт «антиотбор». Даже чаемое возвращение либеральной демократии ничего не изменит: там всё будут решать деньги (контроль над политиками и СМИ, взятки судьям). А значит, у власти останутся всё те же лица с той же личной корыстью.

Печальный опыт «оранжевой революции» на Украине (тот же, по сути, социум) показал, что никакие либерал-демократические процедуры не уничтожают ни коррупции, ни всевластия криминализованной «элиты». Так называемое гражданское общество (в случае с США) оказалось бессильным и в расследовании убийства президента Кеннеди, и во вскрытии истинных механизмов трагедии 11 сентября 2001 г. Несмотря, кстати, на титанические усилия и разоблачительные материалы/фильмы в Интернете. (Вариант того же сюжета — история с загадочными взрывами домов в РФ в сентябре 1999-го).

Общество — в тупике. Одни призывают просто легализовать взятки, отпилы и откаты. Другие ждут прихода «русского Вацлава Гавела», каковой каким-то образом декриминализует наш несчастный социум. Но это — из сферы сказок.

Но если либерал-демократические рецепты бессильны, то и диктатура в привычном её виде — тоже не выход. Здесь возникает классическая проблема «сторожей». Если над госаппаратом поставить суровых контролёров с большими полномочиями, то они тоже коррумпируются. Значит, над ними тоже нужно ставить контролёров. И над контролёрами контролёров — новых сторожей. И так — до бесконечности.

Тупик? Нет. Выход, на наш взгляд, есть.

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Стержневой замысел прост: необходимо создать диктатуру честных, патриотических людей, стоящих над государством. Людей, лишённых своекорыстных мотивов, одержимых идеей величия страны и сбережения народа. Они должны составить сплочённое сообщество, способное контролировать госаппарат, выдвигать свои фигуры на ключевые руководящие посты, формировать судейский корпус, прокуратуру, спецслужбы и руководство МВД. Оно же — может задать инновационные задачи для государства, формировать стратегические векторы развития страны.

Это — своего рода корпорация «суровых судий». Суровых, но справедливых. При этом она должна опираться на структуры гражданского общества и на местное самоуправление, взаимодействуя с ними. Такая корпорация должна рекрутировать людей из всех слоёв общества, отбирая тех, кто сочетает ум, патриотизм и бескорыстие в служении Общему делу. Причём отбор достойных ведут сами члены Корпорации умных, сильных и неподкупных. Никакой бюрократии — действует объективный механизм отбора. Такой же, как в Георгиевской думе при царе, отбиравшей тех, кто достоин награждения высшим орденом Империи.

Таким образом, снимается проблема «сторожей над сторожами». Уничтожается самая страшная коррупция. Разбиваются коррупционно-бюрократические заструги на пути живительных инноваций. Экономятся огромные бюджетные средства (за счёт применения сверхэффективных технологий и пресечения «отпильных» схем). В то же время, убивается всевластие духа неограниченной ничем личной наживы, отравляющий сегодняшний социум.

Подобный образ действий описан в художественных книгах Романа Злотникова («Виват, Император!» и др.). Там роль новой опричнины играет особый Терранский университет, берущий власть над постсоветской Россией. В нехудожественной форме те же механизмы «параллельного государства» описаны в трудах автора сих строк.

Это и есть новая опричнина — путь национального русского спасения в нынешнем веке.

ОБЩИЙ АБРИС

Мы предложили построить новую опричнину как систему параллельного управления. С подсистемами подготовки, поиска и расстановки кадров. Со своими спецслужбами и небольшой армией (лабораторией будущего). Со своими финансовыми и инновационными структурами, со своей наукой и системой школ/университетов. Во всеоружии высоких гуманитарных технологий, организационного оружия, систем предвидения и прогноза.

Лично автора этих строк вдохновил цикл романов Айзека Азимова об Академии и Империи.

«…На протяжении всей известной истории Человечества его достижения лежат главным образом в сфере физической технологии, в способности управлять неодушевлённым миром, окружающим Человека. Самоконтроль и управление социальными явлениями были оставлены на произвол судьбы или исключительно слабых попыток систем интуитивной этики, основанных на воодушевлении и первичных эмоциях. В итоге не существовало ни одной культуры, стабильность которой превышала бы пятьдесят пять процентов. И всё это — результат величайшей ошибки Человечества…

…Огромное большинство человеческих существ, с психологической точки зрения, настроены на то, чтобы принимать участие в приоритетном развитии физических наук, и все они получают за счёт этого грубые и осязаемые преимущества. Однако всё же существует крайне ограниченное меньшинство людей, от рождения способных вести Человечество по пути величайших достижений науки о мышлении, но ценности, получаемые при этом, хотя и более долговечны, гораздо менее очевидны и более тонки. Кроме того, поскольку такая ориентация привела бы к созданию хоть и миролюбивой, но всё-таки диктатуры лучших в психологическом плане, то есть фактически — элиты Человечества, — это вызвало бы недовольство и возмущение большинства, и такое общество не сможет быть стабильным, — без применения силы, которая подавляла бы остальное Человечество на грубом уровне. Подобное развитие событий для нас нежелательно, и его следует избегать…»

Это — цитата из знаменитой трилогии «Академия» (или «Основания») Айзека Азимова, написанной в самом конце 1940-х годов. Именно Азимов придумал психоисторию, науку о предвидении будущего людских цивилизаций и о возможности управления этим будущим. Эта книга тем более интересна для нас, живущих на обломках великой Империи — СССР, что нас разгромили именно с помощью того, что можно назвать психоисторией и управлением будущим.

Порождённый воображением Азимова учёный Гэри Селдон создал психоисторию. Он жил в огромной и мощной галактической империи, и смог разглядеть будущий распад этой Империи. Спасти её было уже невозможно: мешали закостенелость мышления правящих верхов, их загнивание и рост сепаратизма. Селдон предвидел страшные хаос, войны и варварство после распада супергосударства, которые грозили растянуться на тысячелетия. И тогда он решил сократить период смуты и ускорить создание новой империи на развалинах старой, создав две Академии. Одну — носительницу науки и закрывающих технологий в привычном, физическом смысле этого слова. Вторую — носительницу высоких гуманитарных, психических технологий, центр создания нейролюдей, люденов. Тех, кто, собственно, и должен взять в руки управление историей.

Вот, пожалуй, самый общий абрис новой русской опричнины. Более инструментально она описана в материале, который можно посмотреть по ссылке, указанной выше.

ОТДЕЛЯЯ «ПЕРВЫЙ БЛИН» ОТ НЫНЕШНЕГО КОНСТРУИРОВАНИЯ

Обычно при слове «опричнина» испуганно шарахаются прочь, поминая явно неудачный опыт первой опричнины при Иване Грозном. В самом деле, та опричнина не смогла радикально обновить элиту, не пресекла коррупции и воровства, притянула к себе множество проходимцев.

Но зачем зацикливаться на прошлом? У Грозного не имелось совершенных гуманитарных технологий для отбора людского ресурса. Не было у него современных управленческих технологий, да и телекоммуникаций. Вообще, развитие техники и знаний ушло далёко вперёд за последние четыре с половиной столетия. Апеллировать к неудачному опыту Ивана IV глупо. Замысел-то был верным.

Приведём такую аналогию. Перед тем, как братья Райт подняли в воздух первый успешный аэроплан (самолёт) в 1903 году, были три неудачные, но впечатляющие попытки построить летательный аппарат тяжелее воздуха. Это — машины Можайского, Адера и Лэнгли. Все три потерпели аварии. Если бы умники тех времён на основании трёх неудач закрыли самолётостроение как класс, это имело бы печальные последствия для развития цивилизации. В случае с опричниной не нужно ссылаться на малоудачный первый опыт. Тем более, что есть намного более удачный вариант: сталинский. Принцип-то оказался верен: централизация страны в интересах не олигархии, а нации в целом (определение Андрея Фурсова).

Смысл опричнины («опричь» — «кроме») — как раз в создании параллельного контура управления в больном обществе и при коррумпированном государстве.

Сегодня нужно двигаться дальше, избегая ошибок Грозного и Сталина. Новая опричнина может отличаться от прежних вариантов так же, как напичканные электроникой реактивный лайнер — от хлипких «этажерок» столетней давности.

Сила опричнины тем более должна опираться на низовую демократию: самоуправление и группы гражданского действия, возникающие неформально. Они — кадровый резерв опричников.

ЖГУЧАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ

При этом новая опричнина представляется нам единственным возможным выходом для страны. Для дела её спасительной модернизации (хотя лично я предпочитаю «модернизации» иное слово: «развитие»).

Дело в том, что в привычных координатах Российская Федерация обречена на смерть. Для выживания ей нужно прыгнуть сразу из Четвёртого в Шестой технологический уклад. И это — в условиях демографического кризиса (отчаянная нехватка молодых людей), деградации образования, при разрушенной промышленности высших разрядов, при сильнейшем физическом износе техносферы, во враждебном окружении. Да ещё и при том, что «элита» РФ фактически живёт за границей, связывая своё будущее с Западом, а не с Русским миром.

В этих условиях от социума потребуется сверхусилие, новая мобилизация. Опричнина тут жизненно необходима. Хотя бы для экономии сил/средств, для слома «элитного саботажа» и кадрового оздоровления. Я не говорю уж об очищении такой важной для развития страны сферы, как культура в широком смысле, включающая в себя и «попсу», и телевидение.

Идём далее: несомненно, мы присутствуем при конце либерально-монетаристской модели развития, господствовавшей в мире добрых тридцать лет. В будущем выиграют те, кто поставит на создание новой цивилизации, применив экономический национализм, новую индустриализацию и самые смелые инновации во всех сферах жизни.

Для осуществления такого курса потребуется, по сути, новая элита, отличающаяся от нынешней (сырьевой, коррупционной, намертво пропитанной либерал-монетаризмом) так же, как сталинские менеджеры первых пятилеток отличались от старой ленинской гвардии. Нынешние вельможи и чиновничий корпус РФ в массе своей не годятся для движения страны в нужное будущее. Но кто сможет поставить целый корпус «молодых капитанов», что «поведут наш караван»?

Только новая опричнина. Сконструированная с умом и фантазией. На основе прочных знаний.

Постепенно расширяясь на всю страну, опричнина перестанет быть опричниной. Изменив общество, она станет всеобщей реальностью. При этом мы изначально отказываемся от того, чтобы делить РФ на земщину и опричнину территориально. (Первая опричнина громадным клином врезалась в карту Московского государства.) Нет! Две системы — старая и новая — должны жить на одной и той же территории. Скорее, очаги роста и футурополисы — оплоты опричнины-XXI — будут аналогами закрытых городов ВПК СССР. Но некоторая их территориальная обособленность не идёт ни в какое сравнение с масштабным разделением XVI столетия. Новая система в данном случае становится новым, молодым и сильным «сердцем», снабжающим здоровой кровью систему старую. И тем самым — её обновляющим.

http://www.dynacon.ru/content/articles/377/


Максим Калашников
ИННОВАЦИОННАЯ ОПРИЧНИНА ЛАВРЕНТИЯ БЕРИИ

Русский Обозреватель, 02-17.07.2010

К вопросу модели параллельного «правительства развития», разрушенной в 1953-м

Почему в 1953-м — вослед за Сталиным — был убит Лаврентий Берия? Не потому ли, что созданная под его руководством модель «инновационной опричнины» обеспечила реальный прорыв в развитии СССР, став опасной и для безответственной партбюрократии, и для могущественных владык Запада?

Можем ли мы сегодня обратиться к опыту Спецкомитета — по сути дела, параллельного «правительства развития», существовавшего в Советском Союзе до 1953 года и обеспечившего стране тот научно-технический запас, на котором РФ едет и сегодня? Реальна ли такая «НТР-опричнина» как ответ на вызовы нынешнего глобального кризиса?

Ответы на эти вопросы недавно искали участники семинара Центра методологии и информации в Институте динамического консерватизма (ИДК).

ВСЁ-ТАКИ — УБИТ

Всё началось с обсуждения новой книги Арсена Мартиросяна «Сто мифов о Лаврентии Берия». Автор — весьма неординарный мыслитель и в недавнем прошлом — офицер внешней разведки (ПГУ КГБ СССР) в сжатой и весьма интересной форме представил в ИДК главные положения нового труда. (Созданного, кстати, в жанре историко-разведывательного расследования). Один из выводов исследователя: Берия погиб сразу же, в ходе так называемого ареста. А официальная версия о том, что Лаврентий Павлович (далее — Л. П.) сначала был арестован 26.06.53, потом полгода содержался в тюрьме, а потом был осуждён и казнён 23 декабря 1953-го — ложь от начала и до конца. Подложны и так называемые показания Л. П., и те «покаянные письма», что он якобы писал из тюрьмы (на пишущей машинке) руководителям партии и правительства. А. Мартиросян аргументировано доказывает: даже фотография в так называемом деле Берия — фото в три четверти из семейного альбома, а не стандартные тюремные карточки (профиль и анфас на фоне мерной линейки-масштаба). В то время, как у дел всех арестованных и уничтоженных затем соратников «железного наркома» — именно тюремные фото. Нет и документальных съёмок процесса над Берией, даже в «спецхрановском» варианте.

Убийцей Л. П., как доказывает А. Мартиросян, стал его первый заместитель по Министерству госбезопасности (МГБ) СССР Сергей Круглов. С. Круглов в своё время создал специальную группу (11-й отдел), которая ворвалась на охраняемый объект и застрелила Берию. Тем паче, что Круглов прежде сам же и отвечал за строительство особо охраняемых объектов. (А. Мартиросян считает, что за спиной Круглова стояли Хрущёв и Микоян, но в ходе семинара Сергей Горяинов столь же убедительно показал, что главным заказчиком устранения Л. П. выступил Запад, имевший «прямой провод» с антисталинской группировкой в партийной верхушке.) Круглов, сформировав особое подразделение в Балашихе, и организовал технически уничтожение Лаврентия Павловича. (Подробное объяснение дела содержится в работе С. Горяинова «Операция „Особняк“», 1997 г.)

Операция была, считает Горяинов, организована так: Круглов позвонил Берии, сказав о том, что ему сейчас фельдпочтой в особняк на Качалова доставят секретные документы. Пусть, мол, охрана пропустит фельдъегерей. (В деле, как предполагает А. Мартиросян, принимал участие и Саркисов — начальник охраны Берии. Ибо Саркисов оказался единственным из ближнего окружения Л. П., который не был расстрелян после переворота 1953 года.) Вместо курьеров приехали спецназовцы из Балашихи (11-й отдел). Они застрелили и Берию, и троих его телохранителей. Получив сигнал об успехе операции, Круглов моментально объявил себя и. о. министра (объединённого ведомства внутренних дел и госбезопасности) и «зачистил» всех опасных для себя людей Л. П. Но не тронул сначала тех, кто сидел на канале связи с Западом: Судоплатова и Эйтингона, например…

Опуская многие подробности семинара, остановимся на одном моменте: кто и зачем устранил Берию — самого последовательного преемника Сталина, одного из самых выдающихся управленцев ХХ столетия? На семинаре ИДК пришли к выводу: Берия оказался смертельно опасен не только для партийной верхушки КПСС, но и для могущественной западной закулисы.

Должен отметить: семинар получился захватывающим. В ходе его произошло синергетическое соединение разных умов. Сведя воедино разрозненную информацию, мы получили сенсационную картину.

ТАЙНА ПОСЛЕВОЕННОГО ПРОРЫВА

Независимый аналитик Сергей Горяинов (знаток алмазного рынка, автор нашумевшей книги «Алмазы Аллаха», в 1980-е годы — сотрудник академика Анатолия Басистова, главного конструктора противоракетной обороны Советского Союза в ОКБ «Вымпел») считает: именно Л. Берия стал автором беспрецедентного научно-технического, инновационного прорыва Советского Союза в 1945-1953 гг. Ни до, ни после в нашей истории не было ничего подобного.

Суть дела: к марту 1953 года член Политбюро Л. П. Берия не был шефом госбезопасности страны, он занимался совершенно иным делом. Работал заместителем председателя правительства страны (вице-премьером, если говорить нынешними терминами), возглавляя так называемый Спецкомитет (СК) при Совмине СССР. В составе СК начитывались три управления — Первое (ядерное оружие, атомные энергетика и промышленность), Второе (ракетная техника) и Третье (высокоточное оружие той поры — электроника, радары, зенитно-ракетные комплексы, управляемые ракеты). Спецкомитет работал как параллельное (опричное) правительство развития, де факто не подчинявшееся обычному, бюрократическому правительству (Совету министров Советского Союза). Структура СК выглядит уникальной: в его состав входили и некоторые части Минобороны, и подразделения разведки (некоторые отделы Информационного комитета МИД СССР), предприятия и институты разных министерств (например, тяжёлой промышленности или сельхозмашиностроения). При этом такие структуры де-факто не подчинялись своим министерствам, управляясь прямо из СК. Министры, которым формально подчинялись все эти структуры, на самом деле понятия не имели о том, что там делалось. И права спросить об этом министры не имели! А делалось тут много интересного: некоторые учреждения сельскохозяйственного машиностроения, например, разрабатывали управляемые бомбы. (Анекдот о «советских мирных тракторах с вертикальным взлётом», столь любимый в 70-е годы, вырастает из времён Спецкомитета.) Точно так же и МИД не мог спросить, чем занимаются некоторые сотрудники внешней разведки (Информкомитета), инкорпорированные в систему Спецкомитета Лаврентия Берии.

При этом, как убедительно показал С. Горяинов, сам СК выгодно отличался от обычных бюрократических, громоздких, иерархических ведомств как той, так и последующих эпох. (О нынешних министерствах РФ и говорить не приходится.) Работа Спецкомитета была организована небюрократическим (делократическим) способом. Здесь практиковались горизонтальные связи (по сути дела, сетевые, межведомственно-междисциплинарные принципы организации проектов), подбирались кадры фантастической работоспособности, применялся метод награждений по достигнутым конечным результатам.

—  В начале и середине 1980-х мне выпала удача работать с людьми, вышедшими из недр СК, — рассказывает эксперт. — Они хорошо знали и самого Лаврентия, и его сына, Серго. Хотя между нами была большая разница и в возрасте, и в чинах, но откровенные разговоры велись. От ветеранов-зубров советского ВПК я и услышал версию об убийстве Берии людьми Круглова. Создав удивительную структуру, Берия намного опередил все планы по созданию намеченных вооружений и технологий…

Результат оказался налицо. СССР в рекордные сроки (в 1949-м) создал ядерное, а затем (1953 г.) — и термоядерное оружие. Позже, когда СК распустили, а его рабочие структуры раздали по обычным бюрократическим ведомствам, инерция бериевского ускорения оказалась настолько велика, что страна раз за разом демонстрировала фантастические прорывы. 1954 г. — пуск первой в мире АЭС. Успехи в строительстве электронной промышленности, в создании первых ЭВМ — компьютеров. Ввод в строй пояса зенитно-ракетной обороны Москвы — системы С-125 «Беркут» (Берия-младший и Куксенко), способной сбивать не только реактивные «летающие крепости», но и сбрасываемые ими на парашютах ядерные бомбы (межконтинентальных ракет у США тогда ещё не имелось). 1957-й — запуск в космос первого в мире спутника первой в мире баллистической ракетой Р-7, способной доставить ядерную боеголовку из Евразии в Северную Америку. 1960 год — первое в мире успешное применение зенитно-ракетного мобильного комплекса С-75, уничтожившего высотный самолёт-разведчик США U-2 (дело Пауэрса). 1961 год: первое в мире испытание системы противоракетной обороны (Кисунько). Его ракета В-1000 уничтожила «баллисту»-цель, по сути дела попав пулей в пулю. США подобное сделали лишь в 1984-м.

И в том же 1961-м СССР первым в мире запускает в космос пилотируемый корабль с Юрием Гагариным на борту. В те же годы страна овладевает управляемым тактическим ракетным вооружением (в воздухе, на суше и на море), приступает к строительству атомного подводного флота и сверхзвуковой авиации. Любопытная деталь: именно СССР в 1950-е строит первый в мире успешный реактивный пассажирский лайнер — Ту-104, показывает успехи в компьютеростроении.

Нетрудно заметить, что успех всех этих проектов прямо вырастает из «кадки» Спецкомитета Лаврентия Берии. Во всех случаях действуют генеральные конструкторы и производственники, отобранные и окрепшие в системе трёх главноуправлений СК. Позже (несмотря на бюрократизацию процесса, ведомственный бардак и проч.) птенцы «гнезда Бериева» сумеют создать и ПРО Москвы, и систему раннего предупреждения о ракетном нападении на СССР, и истребители вражеских спутников, и систему морской спутниковой разведки и целеуказания (МРКЦ) «Легенда» — Савин, Басистый и т.д. (Добавлю к этому противокорабельные крылатые ракеты Челомея и других, орбитальные станции «Алмаз» и «Салют», тяжёлые многозарядные ракеты-межконтиненталки «Сатана/Воевода», ядерные ракетные двигатели, электрореактивные космические двигатели — прим. Максима Калашникова).

По мнению Сергея Горяинова, если бы Спецкомитет не был бы распущен после убийства Лаврентия Берии, то страна начала бы пилотируемые космические полёты уже в конце 1950-х, а первая в мире система противоракетной обороны возникала уже в 1960-е годы.

По мнению автора этих строк, в таком случае развилась бы — с 1966 года — авиационная многоразовая космонавтика с воздушным стартом (Микоян и Лозино-Лозинский, система «Спираль»).

ВРЕМЯ АСИММЕТРИЧНЫХ ОТВЕТОВ

При этом автор этих строк на том же семинаре дополнил С. Горяинова. Действительно, время работы «опричного» Спецкомитета и несколько последующих лет — время на редкость умных ходов СССР в гонке вооружений. Именно тогда мы эффективно применяем относительно недорогие ходы, сводящие на нет многомиллиардные военные проекты Запада. После такого уже не было, экономично-инновационный подход убирается на второй план. Высшее политическое и военное руководство СССР переходит к самоубийственной, идиотской практике зеркального копирования того, что делается в Соединённых Штатах. Невзирая на затраты. Тем самым американцы получают возможность втянуть нас в заведомо проигрышную гонку оборонных затрат (они-то богаче!), заодно подкидывая Кремлю «дезу» о перспективных фантастических проектах вооружений. Тем самым усугубляя экономические трудности Советского Союза. В конце концов, сей идиотизм приведёт к горбачёвскому позорищу.

Сравнительные примеры лежат на поверхности. Итак, в годы «инновационной опричнины» Берии и в первые годы её инерции при Хрущёве СССР не пытается воспроизвести архидорогие стратегические ядерные силы Америки. Вместо того, чтобы строить «зеркальное отражение» американских воздушного и океанского флотов (армады дорогих многомоторных «летающих крепостей» и ещё более дорогих авианосцев), Москва делает ставку на сравнительно дешёвые межконтинентальные ракеты, на зенитно-ракетные комплексы и самолёты-перехватчики, на морскую ракетоносную авиацию с крылатыми самолёто-снарядами — убийцами авианосцев. То есть, на пресловутые асимметричные ответы.

Зато позже кремлёвские вожди впадают в откровенную дурость. Например, Глеб Лозино-Лозинский в 1976 г. пытается доказать Брежневу: не нужно копировать громоздкую систему американского космического челнока «Спейсшаттл». Он, де, не снижает стоимости вывода полезных нагрузок, ибо не является чисто воздушно-космическим и требует дорогого космодрома. А в нашем варианте — и дорогой одноразовой ракеты-носителя «Энергия». Нужно, советовал Лозино-Лозинский, делать лёгкий авиакосмоплан, стартующий с тяжёлой авиаматки. Но Брежнев оказался непреклонен: делайте так же, как и у американцев. Лозинно-Лозинский схитрил. Работая над системой «Буран-Энергия», он делал её элементы годными для последующего проекта многоразовой лёгкой авиакосмической системы воздушного старта (МАКС, 1988 г.) Но, увы, МАКС попадает под развал СССР и погибает в нынешнем застойно-сырьевом безвременье.

Сергей Горяинов приводит пример с тем, как руководство Советского Союза в 60-е годы пошло на поводу у американской «дезы» о создании системы загоризонтной радиолокации, вбухав колоссальные ресурсы в систему «Дуга». При этом тот, кто пытался предупредить руководство страны о бессмысленности затеи, оказался сурово наказан.

Да, всё это разительно отличается от действий Берии и его Спецкомитета.

БРОСИВШИЙ ВЫЗОВ СИЛАМ ДЕГРАДАЦИИ И СМЕРТИ

—  Итак, Берия, создав революционно-новую, опередившую своё время систему Спецкомитета и добившись быстрых успехов в создании новой мощи СССР, нарушил планы могущественных сил, — продолжает Сергей Горяинов. — Какие планы? Считается, что передача научных, технологических и даже инженерных разработок по атомной проблеме с Запада в Советский Союз — это успех нашей разведки. Что наши героические агенты завербовали ведущих западных учёных. Похитили важнейшие секреты, да ещё в условиях противодействия западных разведок и т.д.

Это — версия для публики. Американцы знали о перекачке секретов и даже санкционировали её. Неформально, конечно. Советский Союз решением влиятельных англосаксонских клубов должен был стать ядерной державой. (Подробнее — доклад С. Горяинова о роли таких клубов — «Бриллианты навсегда». Механизм управления глобальными сырьевыми рынками») СССР должен был получить те виды оружия, которые Берия разрабатывал в своём СК, но в определённое время. Гораздо позже. Так, чтобы Союз стал «жупелом коммунизма», на который они, англосаксонские клубы, могли бы дальше опираться в своей политике. Это был «программируемый противник».

Но Берия понимал, кто выступает истинным заказчиком этого проекта. Он был, безусловно, человеком с проблесками управленческой гениальности. Создав структуру, опередившую время, он смог добиться того, что по скорости изготовления и ядерных зарядов, и баллистики, и систем ПВО (автоматически перераставших в систему противоракетной обороны) мы опередили заказчиков этого проекта с Запада. Напомню ещё раз о тех успехах, которых добился Советский Союз даже после того, как Спецкомитет развалили и были приторможены бешеные темпы работы его подразделений.

Темпы, которых добился Берия, вызвали на Западе сильный испуг. А если эти русские и дальше понесутся вперёд с такой прытью? Мы реально стали их опережать, невзирая на гораздо меньшие ресурсы, которыми располагал СССР на фоне колоссального богатства Соединённых Штатов. Испуг был тем больше, что во главе проекта стоял лидер, ставший самостоятельным игроком. Берия понимал, какая мощь оказалась в его руках…

То есть, реальные владыки Западного мира ужаснулись. Ведь ядерное оружие (и эти расчёты Запада сейчас прекрасно известны) должна была появиться у СССР только в начале 1960-х. Американцы всерьёз считали, что на подтягивание технологического уровня промышленности до нужной планки у русских уйдёт не менее полутора десятилетий. Берия опрокинул эти расчёты.

Всё это, как доказывает С. Горяинов, совмещалось с недопустимым для Запада планом Берии: создать единую Германию, не входящую в НАТО. Без идиотского социализма по Вальтеру Ульбрихту, без него самого и его твердолобого коммунистического окружения. Люди Л. П. уже выходили на западногерманского канцлера Конрада Аденауэра. В итоге могла получится сильная Германия под эгидой Советского Союза, обладающего ядерной мощью. Это кардинально изменяло весь ход мировой истории в нашу пользу.

—  Это ставило жирный крест на всём замысле Второй мировой войны, который продвигали те самые англосаксонские клубы, — говорит эксперт. — Вслед за этим — я здесь согласен с Арсеном Мартиросяном — рассматривался проект превращения рубля в мировую резервную валюту, альтернативную доллару. И если бы этот проект был реализован, то в 1960-е годы вместо «Anglo-American PLC» в Африке мы бы увидели «Русише-Дойче ГМБХ». Глобализацию по русско-немецки…

А ведь план был вполне реален. Есть очень любопытное исследование одного из исследователей сталинской эпохи, Алексея Чичкина «Забытая идея без срока давности». Ещё в апреле 1952 года в Москве состоялось международное экономическое совещание, на котором СССР, страны Восточной Европы и Китай предложили создать зону торговли, альтернативную долларовой. Тогда нас были готовы поддержать не только Югославия, но и многие некоммунистические страны — Иран, Эфиопия, Аргентина, Мексика, Уругвай, Индонезия. Своих делегатов прислали и те европейские страны, которые отвергли план Маршалла: Швеция, Австрия, Финляндия, Ирландия и Исландия. Сталин предложил создать свой «общий рынок», последней стадией которого стало бы введение межгосударственной расчётной валюты.

В том же 1952 году Сталин в работе «Экономические проблемы социализма» выдвигает не левую и не правую, а совершенно футуристическую идею создания «Корпорации СССР» на базе «высокой техники». Олег Матвейчев подробно разобрал эту сталинскую работу-послание будущим поколениям в книге «Суверенитет духа».

«…Самое главное — это новации в сфере экономики. Если экономика при капитализме — это наука выживания в условиях рынка (макроэкономика), то экономическая наука при социализме — это, по сути, наука управления корпорацией (микроэкономика). Сталин хотел превратить страну в корпорацию, где все граждане были бы акционерами, а правительство — менеджментом (партию предполагалось полностью устранить от власти).

Согласно аксиомам капитализма цель корпорации — благо акционеров. Так и здесь, в сформулированном Сталиным «основном экономическом законе социализма», целью являлось «удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей… на базе высшей техники». Или как бы сказали сейчас: «на базе хай-тек». Понятно, почему в тяжёлое время Сталин находил возможным тратить на образование до 15 процентов бюджета. Предполагалось, что мы станем ведущей хай-тек державой. Страна-корпорация работает, инвестирует прибыль в производство передовых средств производства, в первую очередь, то есть создаёт капитал, капитализируется, и только оставшееся потребляет (принцип по которому живёт каждый капиталист).

«Дивиденды акционеров» будут выдаваться не в денежной форме, а путём снижения платы за жильё, бесплатного обучения, бесплатной медицины, снижения цен на основные, а потом и вообще на все продукты, и, наконец, через сокращение рабочего дня! Рабочий день должен был быть сокращён до 4 часов, чтобы не было безработицы, а свободное время — главное богатство человека (на Западе оно доступно только капиталисту, но у нас капиталистами в перспективе должны были стать все) — шло бы на научное, творческое, культурное и спортивное развитие нации…»

Увы, смерть Сталина и Берии помешала нанести удар по долларовой системе и вывести Советский Союз на позиции мирового авторитета. Идиотские партаппаратчики, захватившие власть СССР, отправили эти победоносные для нашей страны планы в архив…

Таким образом, уничтожение уникальной системы «инновационной опричнины» (параллельного правительства развития) вместе с её создателем (Л. Берия) колоссально затормозило Советский Союз и сбило его на порочную траекторию движения. А в конечном итоге — привело к его поражению в холодной войне.

К сожалению, отмечает С. Горяинов, у созданной Л. П. уникальной системы формированного развития имелось одно очень уязвимое место: сам Берия. Он замкнул всю систему на себе и своей личности. По нему и нанесли удар.

Кто же тогда выступил заказчиком уничтожения Лаврентия Павловича? Только ли группировка партократов во главе с Хрущёвым, убоявшаяся плана Сталина-Берии об отстранении коммунистической партии от непосредственного руководства экономикой страны и превращении КПСС в структуру, занятую исключительно идеологией и подготовкой кадров?

Нет, уверен С. Горяинов. Главным заказчиком уничтожения «инновационной опричнины» выступили не Хрущёв с Микояном, а Запад, испугавшийся фантастической скорости и глубины достигаемых в СССР прорывов. Западу был нужен более медленный, глупый и предсказуемый спарринг-партнёр, поддающийся контролю. Берия ломал эти планы…

КРУГЛОВ — СТРАННАЯ ФИГУРА

Итак, непосредственный организатор ликвидации Лаврентия Берия — его первый заместитель по МГБ Сергей Круглов. Фигура, по словам Сергея Горяинова, весьма загадочная.

Напомним ход событий: после гибели Сталина 5-го марта 1953 года Берия забирает Сергея Круглова с поста главы МВД и делает своим первым заместителем в суперведомстве, соединяющем и МВД, и госбезопасность. Тогда же Берия передаёт ГУЛАГ из ведения МВД в ведение Министерства юстиции (это будет отменено после убийства Лаврентия Павловича и вновь сделано лишь при президентстве Путина).

Родился Круглов, по официальным данным, в 1907 г. в глухой тверской деревне. Был трактористом, заведовал клубом-избой, возглавлял сельсовет. Учился бессистемно. Педагогический институт, японское отделение Института востоковедения. Этот выходец их самых что ни на есть сельских низов прекрасно говорил по-английски с оксфордским акцентом. Во время войны он командует 4-й инженерно-сапёрной армией. Позже он — организатор крупных строительных проектов по линии ГУЛАГа.

—  И вдруг он назначается руководителем систем безопасности Ялтинской и Потсдамской конференций, — рассказывает С. Горяинов. — Хотя опыта подобной работы у него вроде бы не было. Во время указанных конференций он тесно общается с высшим эшелоном спецслужб США и Англии. Причём без переводчиков. Он получает британский Орден Бани и Медаль Конгресса США. В 1953-м, когда Берия возглавляет объединённое министерство госбезопасности и внутренних дел, Круглов назначается его первым заместителем…

Как поведал эксперт, все участники ликвидации Лаврентия Павловича кончили плохо, никто из них не умер в собственной постели. Включая и самого Круглова, ставшего первым в истории человечества кавалером Ордена Бани, насмерть сбитым в 1977-м подмосковной электричкой. Будучи в отставке в чине генерал-полковника. За две недели до гибели он написал личное письмо генсеку Леониду Брежневу. Видимо, напоминал о прошлой заслуге. Как считает Горяинов, Круглова просто убрали — ибо он слишком много знал и слишком часто напоминал верхушке о том, что сделал. В пользу версии убийства говорит и то, что дачу отставного генерал-полковника нашли открытой, и в Москву, по словам его жены, он в тот день не собирался. Круглова после 26 июня 1953-го года всё время понижали в должностях, и у него явно было чувство обиды.

ИСТИННЫЙ ЗАКАЗЧИК ЛИКВИДАЦИИ

Но в 1953 году именно он стал организатором убийства великого менеджера-инноватора. И заказчиком действа, судя по всему, были именно деятели западного финасово-политического закулисья.

—  Обратите внимание: 26 июня 1953 года была арестована вся генеральская верхушка МГБ-МВД. А из системы Спецкомитета взяли только одного человека: Серго Лаврентьевича Берию. Сына… — рассказывает С. Горяинов. — Спецкомитет распылили по министерствам, работа оказалась резко заторможенной (что Западу и нужно было). Но работа всё-таки продолжалась, ибо англосаксонским клубам всё равно был нужен внешне мощный, но управляемый ими противник. Клубам было всё равно, кто станет во главе СССР — Хрущёв, Маленков или Булганин. Наплевать! Главное — лишь бы к власти не пришёл Лаврентий Берия. Он-то явно стал самостоятельной фигурой, а вот остальные поддавались управлению…

Они не боялись Хрущёва, всего лишь несколько лет спустя картинно молотившего ботинком по трибуне ООН и грозившегося «зарыть капитализм» — ибо знали цену истинным способностям Никиты. Но они прекрасно понимали, кто реально может «зарыть» Запад.

КТО БЫЛ НА СОВЕТСКОМ «КОНЦЕ ПРОВОДА»?

Но кто тогда обеспечивал связь между западными спецслужбами (англосаксонскими клубами) и партийной верхушкой СССР? Ведь Круглов был не один.

Сергей Горяинов считает, что на советском конце «провода» между партократической верхушкой СССР и англосаксонскими клубами сидел бывший (по состоянию на 1953 г.) заместитель наркома иностранных дел В. Майский.

ДОСЬЕ: КОЛЧАКОВЕЦ В СТАЛИНСКОМ СТАНЕ

Майский В. (настоящие имя и фамилия — Иван Михайлович Ляховецкий) (19.1.1884, Кириллов Вологодской губернии — 3.9.1975, Москва), дипломат, академик АН СССР (1946). Сын военного врача. Учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета (в 1902 исключён). Образование получил в Мюнхенском университете (1912). В 1903 вступил в РСДРП, меньшевик. Участвовал в революционной работе в Самаре и Саратове. В 1908 эмигрировал в Швейцарию, а затем в Германию, в 1912 — в Великобританию. В мае 1917 вернулся в Россию, работал в аппарате Петроградского совета. В 1918 во время существования „Самарской директории“ занимал здесь пост управляющего ведомством труда. В сентябре 1918 выведен из состава ЦК и исключён из РСДРП. После разгона „учредилки“ А. В. Колчаком уехал в Монголию. В 1919 „порвал с меньшевизмом“ и в феврале 1921 вступил в РКП(б). С 1922 — на дипломатической работе. В 1929-1932 полпред в Финляндии. В 1932-1943 посол в Великобритании; в 1936-1939 представитель СССР в Комитете по невмешательству в испанские дела, где пытался не допустить помощи со стороны западных стран войскам генерала Ф. Франко (при том, что СССР проводил не только поставки революционной армии, но и направление в Испанию воинских соединений под видом „добровольцев“, а также осуществлял руководство всеми „интернациональными бригадами“). После нападения Германии на СССР стал одним из самых популярных в Англии людей. В 1941 участвовал в переговорах о поставках по ленд-лизу. В 1941-1947 кандидат в члены ЦК ВКП(б). В 1943-1946 зам. наркома иностранных дел СССР. Одновременно в 1943 Майский был назначен пред. Международной репарационной комиссии, занимавшейся подсчётом размеров контрибуции с Германии и её сателлитов, а затем и выплатой репараций (в т.ч. демонтаж германских заводов и т.д.). Одновременно преподавал в различных вузах, в т.ч. в МГУ (1948-1953). Участвовал в работе Крымской и Потсдамской конференций. В феврале 1953 арестован и исключён из КПСС. В 1956 реабилитирован и восстановлен в партии. Автор мемуаров „Воспоминания советского дипломата, 1925-1945 гг.“ (М., 1971), а также большого числа работ по истории Испании и внешней политики.

Использованы материалы из кн.: Залесский К. А. «Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь». Москва, Вече, 2000

Майского арестовали в феврале 1953-го, накануне гибели Сталина. Горяинов считает Майского крайне недооцененной фигурой в отечественной истории. Что Майский делал пять лет в Англии (1912-1917 гг.) — никто толком сказать не может. Но известно, что общался он с крупными фигурами британского истеблишмента, познакомившись даже с Черчиллем. После февральского, 1917 г., переворота он работает в правительстве Керенского, становится депутатом Учредительного собрания, отмечен в составе антисоветского правительства эсеров в Самаре. Ведёт переговоры с корпусом белочехов. Он побывал и министром в правительстве Колчака, и советником барона Унгерна в Монголии. И — о чудо! — его никто не трогает ни в 1920-е, ни в 1930-е годы, ни в войну. Хотя, казалось бы, он — первый кандидат под каток репрессий. Но он (бывший колчаковский министр!) входит в советскую номенклатуру, при Сталине дорастая до заместителя наркома иностранных дел! 1937 год для него — как с гуся вода.

—  Майский выступал для советской верхушки как канал общения с англосаксонскими клубами, с закулисой. Кто персонально находился на западном «конце провода», сказать сложно. А то, что информация шла через Майского, сомнению почти не подлежит. Он ведь и послом СССР в Британии работал в 1932-1943 гг. Людей, выступающих каналом информации или даже передатчиками управляющих импульсов, никогда не трогают, — говорит С. Горяинов.

Майского берут под стражу за три недели до смерти Сталина. Тогда, когда Берия формально (но не фактически!) ещё не имел отношения к спецслужбам, продолжая всецело отдаваться работе в Спецкомитете. Отдать легальную команду на арест Майского Л. П. формально не мог. Но в своих воспоминаниях Майский сообщает какие-то садомазохистские подробности: Берия, де, его лично допрашивал, истязая плетью и собачьей цепью. «Хорошо ещё, что Лаврентий Павлович при этом не надел кожаные шорты!» — смеётся эксперт. На самом деле, Майского посалили на конспиративной квартире, дали прислугу, обеспечили связью по классу «люкс» того времени. От мира он отрезан не был.

—  Скорее всего, Берия зафиксировал Майского как канал передачи информации, и таким образом давал понять людям на том конце провода: «Я — потенциальный лидер СССР после смерти Сталина, и со мной надо считаться!» Он показывал: я — самостоятельный игрок.

12 июня 1953 г. Президиум ЦК КПСС принимает решение о курсе на объединение Германии, и именно это становится моментом вынесения приговора Берии на Западе. 26 июня Круглов организует уничтожение Берии, а 29 июня Президиум ЦК дезавуирует собственное решение 12 июня о смене курса в германском вопросе. СССР больше не претендует на объединение Германии. Вторым пунктом идёт решение о роспуске Спецкомитета. Предприятия и КБ распихиваются по разным министерствам, начинается бардак. Инновационные темпы замедляются в разы, — говорит эксперт.

Таким образом, всё сходится. Хрущёв и Микоян выступают лишь как пособники/союзники англосаксонской закулисы. И здесь, как считает глава Центра методологии и информации ИДК Андрей Фурсов, есть полные параллели с горбачёвской перестройкой. Интерес партноменклатуры к разделу и приватизации наших национальных богатств совпал с интересом Запада к ослаблению СССР. Поэтому, считает Андрей Ильич, бессмысленно изучать историю России/СССР XX века в отрыве от мировой капиталистической системы и её закрытых структур.

Сергей Горяинов, работавший непосредственно в аппарате Анатолия Басистова (генеральный конструктор противоракетного КБ «Вымпел», выходец из системы Спецкомитета Л. Берии), вспоминает: Басистов рассказывал, как при Берии-старшем работал на полигоне радиолокации в Кратово. Басистов знал и Серго Берию, трудившегося тогда над системой зенитно-ракетной ПВО Москвы С-25 «Беркут», для которой Басистов, собственно говоря, и испытывал РЛС. На вопрос о том, правду ли говорят о том, что сам маршал Батицкий прострелил череп Берии из личного парабеллума, Басистов отвечал: мол, у этого богатыря-гиганта я сам об этом спрашивал. (Батицкий командовал ПВО, а потому они с Басистовым были на «ты»). Так вот, при таких расспросах маршал начинал ржать, как конь: «Хочешь, и тебя расстреляю?» Сам он воспринимал это как оперетту.

То, что наплёл Хрущёв в своих мемуарах и то, что наврали генералы — полная ерунда. Хрущёв к июню 1953 г. не был достаточно мощной политической фигурой для того, чтобы отдать приказ военным. Они не подчинились бы всего лишь одному из секретарей ЦК. Не мог он скомандовать им: «Оружие — к бою, побежали арестовывать члена Политбюро, министра безопасности и внутренних дел!» Впрочем, и министр обороны Булганин не мог отдать подобного приказа: в армии у него авторитет был никакой. Маленков? Он с Берией был в неплохих отношениях. Да и сами генералы постоянно контактировали с Л. П. — на совещаниях по новому вооружению. Кстати, совещания по системам ПВО (Третье главноуправление СК) начинались в кабинете Берии в 21 час. Нет, приказ исходил из более высоких сфер.

Арсен Мартиросян предполагает, что Майский установил отношения с парамасонским Фабианским обществом в Англии.

Роковой ошибкой Берии стал Круглов. Равно как и Саркисов. Но, видимо, нагрузка на Лаврентия как на главу Спецкомитета (по сути дела — опричного инновационного «правительства развития») оказалась настолько велика, что он проморгал угрозу. Просто не хватило времени на всё.

ВСЁ ПОЗНАЁТСЯ В СРАВНЕНИИ

Итак, Берия как страшная угроза и Западу, и безответственной партноменклатуре, был уничтожен. Причём не только физически: память о нём настолько избита, что на ней, по выражению А. Мартиросяна, буквально живого места нет. Его демонизировали по полной программе. Чего стоят только россказни об изнасилованных женщинах, которые потом растворялись в серной кислоте или исчезали в камнедробилках. Даже мёртвый Берия оставался опасен. Примечательно, что и в спецслужбах случилась та же демонизация. Ветераны советского спецназа держат на столах портреты Андропова и ведут свою историю с 1979 года (подразделения «Альфа» и «Вымпел»), хотя по справедливости создателем советского спецназа необходимо считать именно Лаврентия. Отдельная мотострелковая бригада особого назначения создавалась-то в 1941-м…

Его новаторский опыт в управлении (Спецкомитет) предали забвению и не изучали. А ведь он позволил — как и некогда грозненской опричнине — успешно действовать в условиях жесточайшего дефицита времени и ресурсов. И этот опыт нужно изучать. Ибо скоро его придётся применить. Сходные обстоятельства, как известно, диктуют и сходную методу действий…

Да и полезно сравнить то, что делал Л. П., с тем, что натворили после него. Про сегодняшние времена говорить нет ни малейшего смысла. Но можно посмотреть на пример «всесильного шефа КГБ» и «наводителя порядка» Юрия Андропова. Он-то оказался вполне манипулируем с Запада. Он не предотвратил втягивания СССР в бесполезно-затратные оборонные проекты (о чём мы уже писали). Он подыграл Западу, втянув нас в Афганскую войну. А самый яркий пример: истории с двумя южнокорейскими пассажирскими «боингами» (1978 и 1983 г.) В первом случае в руки КГБ попал севший на лёд озера в Карелии подбитый лайнер. Экипаж его сознался в том, что выполнял шпионскую миссию ЦРУ США, прикрываясь пассажирами. Элементарно организованная информационная кампания привела бы в 1978-1979-м к политическому скандалу в Америке, к выставлению её «империей зла», к деморализации и ЦРУ, и истеблишмента Соединённых Штатов. Но шеф КГБ всё тихо спустил на тормозах, а в 1983-м вчистую проиграл инцидент с «Боингом», выставив себя на весь мир как лжеца, а нашу страну — как империю зла. Хотя всё шло по сценарию 1978-го. (Об этом говорил такой известный аналитик, как Сергей Батчиков).

Уж Берия такого шанса нанести противнику разящий удар не упустил бы. Так что сравнивать полезно…

И СНОВА…

Самое время перекинуть мостик в наше время. Часовые стрелки истории с 1953 года совершили не один оборот, и мы снова оказались в отчаянном положении. Как и при Сталине, у нас — серьёзнейший вызов существованию народа. Дефицит времени и ресурсов. Дилемма: развиться — либо погибнуть. При неописуемом инновационном сопротивлении бездарной «элиты», этих «новых бояр», сформировавшихся после 1991 года. Тем внимательнее нужно присматриваться к опыту Сталина и Берии, к организационным находкам Спецкомитета — прошлой «инновационной опричнины». Тем паче, что мир, судя по всему, входит в полосу смерти старой либеральной демократии, в новый Жестокий век.

Всегда полезно задаться вопросом: между чем и чем сегодня приходится выбирать? Те самые клубы западной закулисы периодически проговариваются об уготованной нам участи, вбрасывают в социум леденящие кровь мемы-идеи. В 90-е мы узнали, что будущее — за крушением национальных государств и торжеством интернациональных «новых кочевников». Затем нам сказали, что развитие технологий делает лишними 80% населения Земли, включая и развитые страны. Ни в каком качестве: ни как потребителей, ни как дешёвую рабочую силу. А развитие технологий так называемого Шестого уклада превратит в ненужную биомассу ещё больший процент землян. Потом нам сказали о скорой гибели многих «новых независимых» государств ради создания крупных «федеральных округов» мирового правительства. Ну, а недавно кое-что зловещее прозвучало на Родосском форуме «Диалог цивилизаций». Вот что поведал на нашем «Берия-семинаре» участник родосских дискуссий, Сергей Батчиков:

—  Строуб Тэлботт, который в 1994-2001 годах был заместителем госсекретаря США и куратором дел на остатках СССР, заявил: мы идём к нео-античности. Будет класс жрецов, вооружённых тайным знанием, а все остальные пойдут строить пирамиды…

Это очень здорово коррелирует с выводом, которые делаем мы в Институте динамического консерватизма. Вывод наш таков: впадая в кризис, капиталистическая система рискует сорваться в новую архаику. В некий либеральный фашизм с делением людей на сорта. Или, как считает Андрей Фурсов, в новое кастово-рабовладельческое общество.

Таким образом, выбор сегодня объективен, но жесток. Либо русские станут рабами для стройки неопирамид, периодически прореживаемыми ради избавления планеты от лишних ртов. Либо — выстроят своё национально-имперское (именно так!) государство, используя для этого механизм новой опричнины. Механизм, возможно, временный — но крайне эффективный. Благо, уже есть опыт для критического изучения и творческого развития. И горе тем, кто этого ещё не понял…

http://www.rus-obr.ru/print/ru-club/7133/

http://www.rus-obr.ru/print/ru-club/7259/


Виталий Аверьянов
НУЖНЫ ДРУГИЕ ЛЮДИ

«Завтра» №28 (869), 14.07.2010

На вопросы «Завтра» отвечает директор Института динамического консерватизма

«ЗАВТРА». Виталий Владимирович, вы являлись основным инициатором крупного проекта под названием «Русская доктрина». Нашёл ли он своё применение, собрав лучшие интеллектуальные силы, выступающие в противовес доминирующему либеральному течению?

Виталий АВЕРЬЯНОВ. Если политические цели Русской доктрины нельзя признать реализованными, то идеологические цели достигнуты. Мы внесли свой вклад в формирование нового языка, в становление нового периода в самосознании страны.

После таких инициатив, как «Проект Россия», ваша «Пятая империя» и наша Русская доктрина, мы, как общество, уже никогда не вернёмся в интеллектуальном и смысловом плане к примитиву ельцинских и раннепутинских времён. Однако вместе с идеологической зрелостью приходит и расставание с иллюзиями. Сегодня политических иллюзий стало гораздо меньше. В том числе и по отношению к действующей власти.

Мы продолжаем собирать в кулак лучшие интеллектуальные силы. Это не просто эксперты высокого класса, но ещё и люди внутренне не успокоившиеся, не довольствующиеся личной стабильностью внутри путинской стабильности. У нас — другая модель будущего для страны.

«ЗАВТРА». В последнее время ИДК становится всё более заметным центром интеллектуального творчества в сфере общественной русской мысли. Расскажите о его деятельности и главных направлениях работы, достижениях и трудностях, о том как он организовывался.

В. А. Наш Институт имеет свою предысторию. В 2005 году три человека, которые и сегодня составляют костяк команды: Андрей Кобяков, Максим Калашников и я, — выступили соучредителями Центра динамического консерватизма, главной задачей которого стало создание Русской доктрины. Вслед за этой, наиболее известной нашей разработкой, появилось ещё несколько достаточно значимых разработок, таких, как программа «Сбережение нации» для партии «Родина», до сих пор не опубликованная, доктрина «Молодое поколение России», созданная в ответ на запрос (или, если угодно, «соцзаказ») Всемирного Русского Народного Собора и митрополита Кирилла, будущего Патриарха, а также документ под названием «Пора расправить крылья», своего рода продолжение Русской доктрины. Все эти вещи формируют целостное смысловое поле, взаимодополняют друг друга. В их создании наша команда созревала, обретала новых партнёров и союзников.

Институт существует немногим более года, но первые результаты уже налицо. Во-первых, некоторые из них хорошо видны на сайте проекта www.dynacon.ru — это активная семинарская работа, «круглые столы», на которых выступают видные эксперты и общественные деятели. Во-вторых, материалы ИДК часто перепечатывают другие СМИ, что видно на нашем сайте в колонке «Акценты». В-третьих, готовятся к выпуску сборники ИДК: это книга по «новой опричнине», которая скоро выйдет в издательстве АСТ, сборники нашего Центра методологии и информации, который возглавляет выдающийся историк Андрей Фурсов, масштабная монография о таком явлении, как русская артель, и многое другое. В-четвёртых, есть у нас и «закрытые» разработки, материалы которых пока не публикуются, потому что требуют долгой выдержки. Последний «круглый стол» по критике и разоблачению концепта «постиндустриализм» является частью одной из таких разработок.

За год удалось глубоко раскрыть и дать новые трактовки таких острых тем, как реальные инновации и их имитации в России, положение дел в отечественной энергетике, возможность формирования влиятельной политической силы, отражающей интересы русского православного большинства, миф постиндустриализма, как направленный на подрыв и окончательное разрушение реального индустриального сектора отечественного хозяйства, и многое другое. Мы сотрудничаем не только с научными и экспертными, но и с общественными организациями, поскольку полученное новое знание и добытые факты не должны оставаться в кабинетах.

«ЗАВТРА». Как вы оцениваете стратегическое положение нашей страны в последние два-три года? Откуда исходят главные угрозы для нас?

В. А. Нельзя говорить о том, что в последние два-три года стратегическое положение страны сильно изменилось. В сущности, продолжает доминировать путинская модель, одной из самых характерных черт которой является движение по пути наименьшего сопротивления. Это «энтропийное» свойство Путина и его модели государства связано с двумя вещами: нетворческим использованием благоприятной нефтяной конъюнктуры и временным геополитическим затишьем, когда Россия продолжает оставаться не только сырьевым, но и финансовым донором западной цивилизации и транснациональных корпораций. Это стабильность не развития, а стабильность угасания, «тепловой смерти».

По мере усиления Китая гармония этого затишья сходит на нет. В путинском прочтении — согласно принципу «лучше не дёргаться» — это означает, что мы можем стать донорами уже не одной, а двух суперимперий. При этом количество «русских олигархов» увеличится ещё в несколько раз, поскольку наши олигархи представляют собой не что иное, как присоски, с помощью которых капиталы и жизненные силы откачиваются из России. Как философ, я склонен употреблять помимо термина «олигархи» также и термин «плутократы». Плутон, древнеримский бог ада и мертвецов, по совместительству был также богом преступного мира и земного богатства. Отсюда и подлинный смысл понятия «плутократия» — власть мертвечины, мёртвого золота над живыми душами, понукание государством со стороны преступников, стяжавших неправедные богатства.

Однако сценарий «один придаток у двух цивилизационных центров» вряд ли реалистичен. В более реалистичном ключе «раздвоенность» между Западом и Китаем следует понимать скорее как резкое возрастание внутренней конфликтности в России, внешние силы будут стремиться заставить Москву либо сделать однозначный выбор, либо повести дело к фактическому демонтажу страны в соответствии с зонами влияния внешних сил. Особенно опасный сценарий для нас — если Китай и Запад договорятся между собой и сделают Россию пассивным объектом своей сделки.

Если говорить об олигархах или плутократах, то здесь не являются исключением и госкорпорации, создаваемые непонятно зачем и для кого. В сущности, это такие же олигархические предприятия, как и частные компании. И корпоративные структуры на поверку оказываются подчинёнными не целям и стратагемам суверенности страны, а «новым суверенам», транснациональным центрам влияния. Весьма красноречивое подтверждение этой мысли недавно можно было услышать от одного из парламентариев, официально занимающихся «сколковским проектом», этим флагманом официальной инноватики. Этот парламентарий, отвечая на вопросы своих коллег-депутатов, высказал мысль, что Сколково создаётся «не для России, а для всего мира».

Идеология, заложенная в Сколково, проста и чрезвычайно наивна: её риторика замешана на так называемой коммерциализации науки. Уже в который раз после 1991 года в конкуренции бухгалтера и учёного за право управлять наукой у нас вновь признаётся компетентным бухгалтер. С этой точки зрения, наука, конечно, не национальна, она, согласно догматике «открытого рынка», как воздух — общая. И сливки с инноваций снимут, естественно, те, кто больше за них заплатит.

Главные угрозы народу и цивилизации связаны именно с попыткой увековечить эту пагубную модель зависания на внешнем «крючке». Её безмятежность была нарушена мировым кризисом, который, несмотря на глобальный характер, очень по-разному сказывается на разных субъектах мировой экономики. Есть основания считать, что важнейшим итогом кризиса станет то самое китайское наступление, которое навсегда покончит с односторонностью глобализационной программы, торжествующей после развала СССР.

Но сильный Китай не даёт России никакой панацеи. Наоборот. При сохранении модели «путинской стабильности» речь скоро может пойти уже не только о концессиях на природные ресурсы, но и о прямой уступке территорий великим державам Дальнего Востока (КНР и Японии).

Полагаю, что России предстоит занять более активную позицию. И позиция эта должна состоять не в том, чтобы «прислониться» к Западу или к Востоку. Такая постановка дела погубит страну. Россия должна выступить как партнёр суперцивилизаций, способный к маневрированию и торгу по поводу того, кого она поддержит в той или иной спорной ситуации. В ближайшие десятилетия максимум на что может рассчитывать Россия — это на роль той малой «парламентской фракции» в мировой политике, за поддержку которой сражаются противоборствующие большие фракции. Но здесь нужен во главе России политик с филигранным мышлением и сознанием гроссмейстера. Его явление в нынешней ситуации может показаться невероятным чудом, но такой политик необходим.

«ЗАВТРА». Сейчас всё больше разгорается деятельность доминирующих во власти и в СМИ группировок по реанимации ельцинской линии и в целом 90-х годов. Куда это может нас привести?

В. А. Ельцинская линия, к сожалению, никуда не делась. Это закономерно, что она перешла в 2000-е годы в новое качество. Возьмите Чубайса, недавно награждённого орденом «За заслуги перед Отечеством». Его что, нужно как-то реанимировать? И вытеснение так называемых «правых» из Госдумы в 2007 году означало осознанный выбор: нужно было временно убрать электоральный раздражитель, перевести этих игроков на скамейку запасных.

Свежий экспертный доклад Немцова и Милова «Путин. Итоги. 10 лет» изобилует множеством уколов в адрес премьера, некоторые их выражения, вроде характеристики олимпийских сочинских строек как памятника «самодурству и бесхозяйственности Путина», призваны вызвать в народе сочувствие. Но, несмотря на критику путинского передела собственности, немцовы и иже с ними оставляют за скобками главное: вопрос о том, кому служит режим, как он связан с транснациональной системой управления финансовыми потоками. Нынешний режим подчинён не столько отечественным, сколько мировым олигархам, и против патриотических сил России выступает глобальная система с её огромными ресурсами и возможностями. Эту тайну нам немцовы и миловы не раскроют, потому что сами прописаны в той же системе.

Критерии, по которым можно судить о глубокой зависимости РФ и её властей от внешних центров силы, можно перечислить. Возьмём лишь самые недавние события, которые ещё на слуху. Во внешнеполитическом измерении можно назвать такие лакмусовые бумажки, как попытка газового блицкрига против Белоруссии, а также ещё более разрушительный шаг — фактическая сдача Ирана, переход в лагерь его стратегических противников за весьма эфемерные выгоды, которые сулят США и Израиль. Вред от этого огромен — он проявится и в экономических потерях, и в потерях геополитических по нескольким направлениям, прежде всего, по направлению «Индия—Пакистан—Иран». Велики и репутационные потери России, которую перестают уважать не только на Востоке, но и на Западе, и в том же Израиле.

Другой лакмус, внутриполитический, был явлен недавно на XIV Санкт-Петербургском Экономическом форуме, где власти специально демонстрировали перед внешними силами свою лояльность и политкорректность, приверженность доведённой до абсурда идее модернизации исключительно силами частного бизнеса. В этом ряду стоят и решения о сокращении числа стратегических предприятий с 208 до 41, федеральных унитарных предприятий — с 230 до 159, а также сокращение бюджетной поддержки образования. В этом же ряду и инициативы Дворковича и Кудрина по сокращению бюджетного дефицита, включая такую идею, как повышение пенсионного возраста. Хочу подчеркнуть, это не новая политика по сравнению с пресловутой путинской стабильностью, это расцвет и апогей той же политики (с поправкой на условия кризиса и катастрофической нехватки финансов у Кремля).

«ЗАВТРА». Каковы же ваши прогнозы на ближайшую и среднесрочную перспективу для РФ?

В. А. Складывается ощущение, что никто всерьёз не озабочен стратегическим обеспечением безопасности и выживания даже этого плутократического государства. По многим показателям оно стоит на критической грани. После вероятного удара второй волны мирового кризиса слабый корпус РФ треснет.

Думаю, что скоро появятся политики, которые громко назовут вещи своими именами. Эти новые политики вряд ли пойдут на союз с нынешними олигархами или с тем же Ходорковским. Единственное сильное место олигархов — их деньги. Однако никто из них не сможет в чем-либо убедить народ. В политическом плане и в плане авторитета в народе наши олигархи — мокрицы. Устраните внешнюю поддержку — и они будут сметены в несколько дней.

Жаль, если на волне кризиса и краха нынешней системы наверх выплывут демагоги и популисты, приверженные демагогии и простым силовым методам. А такой сценарий вполне вероятен.

«ЗАВТРА». И как предотвратить такое сползание к катастрофе?

В. А. Идеологию переходного периода мы недавно обозначили как «новую опричнину». Отчасти эту тему раскрыл на страницах «Завтра» в статье об «инновационной опричнине» Лаврентия Берии Максим Калашников. (Хочу подчеркнуть, что Берия выступил в этом качестве не как глава НКВД, а как глава спецкорпорации, занимавшейся атомной проблематикой и высокими технологиями; на тот момент ни МГБ, ни МВД он уже не возглавлял.) Для нас в этой идее главным является не репрессивный характер опричнины, а заложенный в ней образ «инобытия» внутри застойного, прогнившего государства. Только «инобытие»: кадровое, правовое, институциональное, — может реализовать инновации и обновить страну. Но «опричнина» в условиях бурного роста и «опричнина» в условиях загнивания системы, конечно, имеют свои особенности. Сегодня придётся заниматься санацией государства, потому что сопротивление реальным преобразованиям будет сильным.

У нас есть подробная программа. Не вижу смысла пересказывать Русскую доктрину, которая за пять лет устарела лишь в деталях, а в сущности остаётся столь же актуальной. Суть предлагаемой нами идеологии и программы преобразований — формирование кентавра ортодоксии и инновационной экономики, высокой духовности и высоких технологий. В таком кентавре проявится лицо той России, какой ей предстоит быть в XXI веке. Его носителем должен выступить новый атакующий класс — имперский, авторитарный, а не либерально-демократический. Это должен быть класс поддержки диктатуры сверхиндустриализма, не сменяющего промышленный уклад, а нарастающего над ним как его продолжение и развитие. (А не «постиндустриальных» химер, этой смеси маниловщины — выращивания руками олигархов «яблоневых садов» модернизации с чичиковщиной — перепродажей за счёт казны «мёртвых душ» псевдо-инноваций, фиктивных нанотехнологий и пустопорожних технопарков.)

Ростки сверхиндустриализма в недрах индустриализма, в том числе, и прежде всего, советского, были вполне очевидны: это ядерная энергетика, космос, искусственный интеллект, уже начинавшиеся разработки в области биотехнологий. Так называемый «постиндустриализм» увёл развитие технологий с магистрального пути на боковые — связанные с сугубо информационными технологиями, мобильной телефонией, виртуальной реальностью, усыпляющей, а не побуждающей к новому витку те творческие силы, которые кипели в людях на индустриальной стадии развития. В итоге вместо изобретателей и творцов, вместо технократов и мастеров решения сложных производительных задач, мы получаем игроков и спекулянтов как основу и «соль» современной цивилизации.

Динамика, которую задаст наша программа преобразований, будет консервативной. Внедрение чего-то нового невозможно, если оно не происходит на базе качественно поддержанной и воспроизведённой традиции. В противном случае инновации приведут лишь к цепной реакции мутаций, то есть аварий, разрушительных для национальной идентичности, сдвижек, ведущих в конечном счёте к утрате русскости как ощущения собственной страны, собственного народа. Мы в ИДК стремимся глубоко осмысливать эту проблему — и не побоюсь сказать, мы знаем, как нужно встроить национальную и политическую традицию в поток динамичных преобразований, чтобы эту традицию не растерять.

«ЗАВТРА». К чему, на ваш взгляд, ведёт проект глобализации и какие есть альтернативы ему?

В. А. Этот проект ведёт мир в никуда. В XX веке биполярная глобализация подвела род человеческий к ядерной войне. Сейчас речь идёт о более сложной и изощрённой форме самоуничтожения: сначала через остановку демографического роста, через установление нового кастового порядка прийти к новейшей стабильности, чтобы затем в этой мировой стабильности с едиными органами управления и контроля повести к перестройке биологической и генетической природы самого человека. То, что я говорю, не очередная конспирологическая доктрина, а трезвый взгляд на главные господствующие тенденции. Эти тенденции ведут в мир, отчасти предсказанный такими писателями, как Олдос Хаксли, Иван Ефремов, а также теми фантастами, которые разрабатывали антиутопии про мутантов и генно-модифицированных людей. Но можно и не обращаться к фантастике — ведь те же тенденции легко прочитываются в программах ряда тайных обществ, которые, правда, не продавливают раз и навсегда один сценарий, а, скорее, придерживаются ориентирующих принципов, гибко вписывающихся в разные исторические ситуации. Но сами эти принципы последовательно реализуются!

Миссия России в наш век — уничтожить эти тенденции и предложить взамен им другой вектор развития: негэнтропийный, человечный и религиозный по своему духу. Нужно открыть в человеке те возможности, которые в нём и так заложены. Не перепрыгивать через себя и своё естество, не эмансипировать в человеке его сначала животные, а затем инфернальные (то есть хуже, чем у животных) инстинкты, а воплотить высокий дух в ограниченной временем и физическим телом человеческой жизни.

А для этого нужно, прежде всего, отказаться от культа потребительства. Ведь потребитель, как человеческий тип, предопределяет ограниченное число сценариев будущего — либо мягкий (Хаксли), либо жёсткий (Ефремов в «Часе Быка»), но так или иначе связанный с борьбой за ограниченные ресурсы.

В самой идее глобализации как унификации человеческого рода есть связь всё с той же потребительской парадигмой. Стандартизация, «царство количества», исчисление вещей и богатств представляют собой аспекты одного и единого процесса — постепенного поглощения человека стихией «повторения», «одного и того же», мертвенного однообразия. Поэтому идеологию русского человека как мирового лидера в XXI веке можно назвать не столько альтернативной глобализацией, сколько альтернативой нивеляции, унификации. Даже если разные люди на очень большой метафизической глубине похожи друг на друга и способны к взаимопониманию в полноте смысла и духа, то это единство человеческого рода не предполагает ни в коей мере социокультурного единства так называемого «человечества».

«Род человеческий» существует, а вот «человечества» нет. Соответственно, есть цивилизованность как степень оснащённости средствами жизни и труда, однако цивилизованность нельзя путать с цивилизацией. Нет и не может быть общечеловеческой цивилизации. Цивилизаций как социальных комплексов много, их должно быть много, потому что эта множественность коренится в самой природе человека и в природе общества. Эти комплексы более корректно называть традициями-цивилизациями, поскольку тем самым мы подчёркиваем их высшую сущность, их внутреннюю иерархию, без которой смысл социальной жизни утекает сквозь пальцы. Творцом заложено в нас быть самостоятельными, суверенными, стоять в себе и как личности, и как народы, и как традиции. Совпадение этих суверенностей в какой-то глобализации возможно лишь через демонтаж собственного стержня, через экстатическое слияние разных сущностей, т.е. саморазрушение.

Потребляя блага, наслаждаясь жизнью, чтобы оставаться человеком, нужно оставлять в себе место для животворного аскетизма, самоотречения, служения высшему началу и ближним. Глобализация и мир «повторения», мультипликации вещей имеют свои естественные пределы, свой потолок. Россия и русские призваны указать на эти пределы и американцам с их стремлением к потребительской гегемонии, и китайцам с их культом конвейера, выдающего вал продукции, и европейцам, с их тягой к построению расовой либо квази-религиозной надстройки над остальными народами. Ключевые слова, объединяющие все народы без их смешения и слияния, с удержанием их высшего потенциала — «традиция», «человек», «правда». Радикальная глобализация означает самоотречение не ради высшего в себе, а ради низшего, что объединяет всех нас, но каждого лишает его «верха». Сняв «верх» с людей, культур и традиций, кто-то займёт место этого «верха». Кто это будет? В христианстве его называют антихристом.

«ЗАВТРА». В чём роль политических группировок в существовании и религиозных течений и церквей? Как можно оценивать деятельность РПЦ и её скатывание к «поддержке власовщины» и разделению общества на «белых» и «красных»?

В. А. Изнутри Церкви ситуация выглядит иначе: полнота православия, конечно, не может отождествляться с власовщиной — так же как и с простым призывом к возврату в дореволюционную Россию. Что касается оправдания власовщины, то это активность маргиналов и даже провокаторов. Гораздо серьёзнее антисталинистские мотивы у некоторых архиереев и руководителей Патриархии. Эти мотивы, по существу, не несут никакой новой информации по сравнению с перестроечной критикой Сталина и советского проекта. Их значение связано с более глубокими иллюзиями. В частности, с иллюзией того, что события октября 1917 года и гражданской войны были следствием ошибки народа, за которую он поплатился и платит до сих пор.

Есть поверхностное прочтение истории, в котором не задаются такие вопросы как: в чём были корни революции? Что было неладно в империи? Какое значение имели и имеют сейчас те силы, которые организовали «февральскую революцию»? Почему столь слабы и разобщены оказались консервативные и монархические течения? Если же такие вопросы задавать, то трудно остаться на позициях патриотизма как возврата в состояние до 1917 года.

Во всей этой истории с антисталинизмом части Церкви скрывается ещё одна поистине сатанинская каверза: ниспровергая Сталина и ожесточённо отрицая весь советский проект, некоторые делают это сознательно, принимая современную Россию как наследницу «Февраля 1917». Эту каверзу необходимо вскрывать и демонстрировать церковному сознанию — тогда большинству верующих людей станет ясно, что нам не нужна такая, разделённая история, поскольку Святая Русь всегда пробивалась в жизнь не благодаря, а вопреки обстоятельствам. И в этом смысле богоборческий режим в явном виде обнаружил то, что в неявном виде таил в себе режим внешне благочестивый.

Самое печальное, похоже, в том, что клирики, выступающие против Сталина, действуют, если и по собственной воле, то не наобум, а в соответствии с программой «десталинизации», выходящей далеко за рамки Церкви. За этой программой стоят сильные политические игроки, напуганные ростом популярности Сталина, ростом влиятельности сталинизма, если понимать его не как идеологию, а как реальный вклад в становление державы. Ведь этот вклад во всех своих основных чертах — страшный укор тем, кто руководит государством сегодня. И что говорить о Церкви, если президент Медведев настойчиво повторяет те же перестроечные штампы про Сталина и сталинизм? «Десталинизация» задумана была вне Церкви и здесь её просто используют. Кстати, Патриарх Кирилл на данный момент в своих выступлениях и проповедях не обозначил поддержки этой программы, заняв взвешенную позицию.

«ЗАВТРА». Какими, на ваш взгляд, видятся альтернативные сценарии для РФ в ближайшем будущем?

В. А. Не впадая в алармизм, необходимо признать, что в стране накопилась уйма проблем, решением которых практически не занимались, ограничиваясь имитацией сначала «национальных проектов», а теперь модернизации. Инерционный сценарий сейчас переходит в катастрофический. Что же касается оптимистического сценария, то он может быть связан, на мой взгляд, только с приходом к власти сил, нацеленных на радикальное обновление: диктатуру сверхиндустриального рывка и глубокую ротацию правящего слоя. Государству Российскому нужны другие люди (самое смешное, что даже многие нынешние чиновники это понимают — это вообще русская черта, когда коррупционер или бандит, в конечном счёте, начинает демонстрировать усталость от засилья социальной кривды и тосковать по правде).

Я бы остановился на одном важном моменте. Модель дуумвирата (власти двух лидеров) для России, похоже, не подошла. Власть в России не бывает чисто формальной. Даже при явной зависимости одного из дуумвиров от другого, постепенно нарастает напряжённость и усиливаются попытки вбить клин между формальным главой государства и реальным лидером правящего слоя. Результатом будет лишь ослабление авторитета и Путина, и Медведева. Уже сейчас можно констатировать снижение их популярности, о чём свидетельствуют даже провластные социологические замеры (тот же Фонд «Общественное мнение» констатирует такое резкое снижение).

Страна устала от ложной стабильности, устала от затянувшихся каникул, объявленных Горбачёвым и так до сих пор и не закрытых. Пора вернуться за парты, взяться за работу, вновь отстроить себя и своё Отечество. Взяться за настоящее воспитание наших детей. Но заправилы Смутного времени не годятся на роль учителей, а троечники не могут легко и непринуждённо «перекраситься» в отличников. Во главе страны, во главе дела нужны другие люди. Нужна другая система мерил социального блага, порицаний и наказаний. И система заслуг и стимулов должна быть не такая как сегодня — а сегодня она, к несчастью, насквозь монетаристская и коррупционная.

http://zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/10/869/31.html


Илья Хаськович
ОПРИЧНАЯ МОДЕЛЬ ЭКОНОМИКИ

Правая.ru, 21.06.2010


В последнее время всё более актуальным становится требование возрождения опричнины — на новом уровне. При этом она рассматривается как мобилизационный проект. Между тем, опричнину можно воспринимать и как постоянную систему организации экономики.


Какой может быть опричнина?

В последнее время много говориться об опричнине, при этом понимается и анализируется она по-разному. Чаще всего её обсуждают как историческое явление. Многочисленные историки и публицисты самых разных взглядов обсуждают — было ли то, что произошло во времена Иоанна Грозного, хорошо или плохо? Было ли это трагедией русского народа, жутким пароксизмом тирании или наоборот — революционным решением, позволившим в условиях политической борьбы ХVI века не просто спасти страну, но и превратить Московское государство в могущественную державу?

Немало ведётся разговоров об опричнине как о возможной политической модели русского будущего. Модели актуальной не столько, может быть, для нашего времени, сколько на перспективу, то есть в будущем, когда использование исторического опыта опричнины может дать возможность для решения фундаментальных проблем, которые стоят перед русской цивилизацией. Причём стоят они настолько остро, что впору поднимать вопрос о её дальнейшем существовании в принципе.

В этом контексте опричнина рассматривается обычно как возможная модель организации мобилизационного прорыва, как временная мера, позволяющая быстро достичь необходимого результата. Период опричнины понимается в таком случае как ограниченное определёнными временными рамками радикальное усилие всего общества, подобно тому, какое имело место во время индустриализации первых пятилеток. Очевидно, что такой взгляд имеет основание. Исторически опричнина Иоанна Грозного, конечно же, была мерой экстраординарной — и возможность использовать её как постоянный элемент государственной системы, скорее всего, не рассматривалась её создателями.

Однако, я бы хотел предложить взглянуть на опричнину несколько иначе и подумать о том — может ли опричнина, при определённых условиях, стать не временным мобилизационным режимом, а основой, на которой произойдёт радикальная реорганизация всего государственного хозяйственного устройства? Можно ли на базе опричнины выстроить экономическую систему — сбалансированную и адекватную задачам русского государства?

Необходимые условия

Предваряя рассуждения о том, что могла бы представлять из себя подобная система, необходимо сделать ряд оговорок. Эта экономическая модель возможна только при определённых политических условиях. Наличие подобного требования вполне законно, так как любой способ экономической организации невозможен без обеспечения соответствующих политических условий. Тот же капитализм, который является, прежде всего, политикой, превращающей экономику в отдельную, якобы независимую от человеческого произвола сферу деятельности. При том, что именно эта автономизация экономической деятельности приводит к появлению «объективных экономических законов», делающих невозможным изменение политической системы.

Первым необходимым условием для введения того, что можно (довольно условно) назвать системой экономической опричнины, является наличие сильной самодержавной монархической власти, имеющей божественную санкцию и на ней основывающей свою легитимность. Ни одна другая власть не может выполнить ряд требований необходимой организации системы собственности в условиях опричной экономики, о которых будет говорится ниже. Другим необходимым условием является наличие в стране режима довольно жёсткой изоляции от внешнего мира. Впрочем, на взгляд автора этих строк, последовательная автаркия является необходимым условием выживания русской цивилизация независимо от всего остального. В условиях глобальной экономики, когда зависимость национальных государств от транснациональных рынков становиться тотальной, какая-либо самобытная, самостоятельная модель организации хозяйства в принципе невозможна без жёсткой автаркии.

Исходя из только что высказанных условий, при которых может быть осуществлена модель экономической опричнины, становится очевидно, что всё, о чём будет говориться дальше, неизбежно будет иметь характер футурологии и, вполне заслуженно, выглядеть своего рода прожектёрством. Однако отсутствие у автора этих строк рецептов перехода от нынешней системы к тому состоянию дел в России, при котором всё это стало бы возможно, не мешает вести разговор о том будущем, которое возникло бы, если бы такой переход состоялся.

Словенский марксист Славой Жижек сказал однажды, что «мы можем представить множество способов, как уничтожить окружающий нас мир, но мы не можем представить — каким образом может быть уничтожена капиталистическая система». Трудно с ним не согласится, однако, как известно, «невозможное человекам возможно Богу».

Опричнина и собственность

Итак, предположим, что в результате тех или иных событий в мире появилась Россия, в которой есть Царь, являющийся полноценным и самодержавным правителем всей земли и живущих ней подданных. Настоящий Государь, наделённый властью от Бога, такой, каким он был на протяжении многих столетий и каким он воспринимался в православной византийско-русской догматике, в отечественной истории. В этой ситуации появляется, прежде всего, возможность совершенно новой организации всей системы собственности, что в свою определяет собой всю структуру хозяйствования.

Как известно, любая экономическая система основывается на том, как в ней решается вопрос о собственности. Некоторое время назад было принято считать, что наиболее удачным является вариант, при котором так или иначе сочетаются все три основных вида собственности: государственная, частная и общественная. Однако решительное наступление неолиберализма в последние два десятилетия сделало эти разговоры немодными. Росту популярности представлений о необходимости примата частной собственности не помешал даже кризис, последствием которого стал только новый виток приватизации.

Однако, при том, что все недостатки частной собственности прекрасно известны, мало кто задумывается о том, что такое собственность государственная. Государственная собственность — это то, что формально принадлежит некоей абстракции под названием государство. Но, в конечном итоге, она принадлежит тому, кто ей управляет. Собственность по своей природе не может быть ничьей, её реальным хозяином (то есть тем, кто получает выгоду от её использования) не может являться абстракция, каковой является государство без Государя. Слова Людовика ХIV: «Государство — это я» — не являлись бахвальством, а были констатацией факта. Без Государя государство превращается в абстракцию, являющуюся суммой договорённостей различных общественных групп между собой.

В таких условиях государственная собственность становится достоянием тех, кто ей управляет и занимается. Это может быть определённый родовой или племенной клан, бюрократический аппарат, или, как это происходит в современной России, союз чиновничьей бюрократии и крупного бизнеса. Поэтому государство, которое без Государя является абстракцией, рано или поздно оказывается неэффективным собственником, так как весь «эффект» в результате достаётся управляющим его ресурсами кланам.

Опричнина и земщина

Совсем иначе выглядит ситуация в условиях самодержавной монархии. В этом случае собственником всех основных ресурсов страны (земель, недр, крупной промышленности) должен стать лично Государь. Именно это позволяет разделить всю страну, в том числе и её экономику, на две части, в которых действуют два разных режима хозяйствования: опричнину и земщину.

В опричнину включается всё то, что является личной собственностью Государя. Сюда входят все базовые отрасли, структуры и предприятия. Точный список составлять здесь смысла не имеет, но очевидно, что в опричнину должны попасть, прежде всего, сырьевой сектор экономики, энергетика, крупные финансовые организации и тяжёлое машиностроение. Все эти ресурсы, являясь личной собственностью Государя, естественно, не могут быть никоим образом отчуждены в чью либо пользу и, тем более, приватизированы. Знаменитое определения себя Николаем II «Хозяином земли русской» приобретает в данном случае совершенно конкретный юридический смысл.

Для тех, кто живёт и работает в условиях опричнины, должен действовать определённый набор прав и ограничений. Они наделяются определённым количеством социальных благ и гарантий, защищены от многих превратностей жизни. Опричные работники обеспечены достойными пенсиями, страховками, гарантированными оплачиваемыми отпусками. На них распространяется обширная система разного рода пособий. В зоне опричнины действуют системы бесплатного медицинского обслуживания и среднего образования. Также опричники за счёт казны получают высшее образование. Фактически, они полностью находятся на содержании Государя, но за это должны пребывать и в состоянии существенного ограничения личной свободы. То есть действует принцип — свобода в обмен на стабильность.

Конкретные проявления этого ограничения свобод могут быть различными, сейчас говорить о них — смысла большого нет. Но понятно, что они ограничены в своих передвижениях, так или иначе прикреплены к месту работы, ограничены в возможности уволиться, ограничены в возможности вести ту или иную общественную деятельность. Возможно, в некоторых случаях речь может идти даже о наследственном прикреплении к профессии. Прежде всего, речь идёт о том, что все, кто существуют в условиях опричнины, являются слугами государевыми, служащими ему «словом и делом», но и обязывающими его своей службой особо заботится о них. Естественно, на начальном этапе в условиях мобилизационного прорыва баланс между благами и требованиями может быть несколько сдвинут — в сторону последних. Однако он должен быть таким, чтобы не было необходимости постоянно прибегать к прямому насилию.

В свою очередь, опричнина, собственно, как это было во времена Ивана Грозного, невозможна без существования земщины. Внутри последней должны действовать совершенно другие правила и гарантии. Там, в отличие от опричнины, должны присутствовать разные виды собственности: от общинно-коллективной до частной. Земщина как раз должна представлять собой зону свободы частной инициативы — как экономической, так и общественной. Ключевыми принципами существования земщины должны быть самоуправление (разумеется, на низовом, местном уровне) и самоорганизация. Так, например, если в условиях опричнины действует централизованные государственные органы правопорядка, то в условиях земщины, скорее всего, должна существовать народная милиция, которую формируют и содержат сами земские общины и объединения. То же касается и местной власти, формируемой самими земскими общинами и финансируемой ими же.

Соответственно, в условиях земщины наличествует совсем иной, чем в опричнине, уровень социальной защищённости. Здесь также всё должно быть в руках самих общин, поэтому в рамках земщины возможно существования большого количества общественных структур взаимопомощи, таких как сберегательные кассы, пенсионные фонды, разного рода страховые структуры. Вряд ли стоит уточнять, что функционирование этих структур будет существенно отличаться от того, что представляют из себя такого рода институты в наше время.

Принципы перехода и взаимодействия

Важной проблемой при такой системе становится, конечно, переход между земщиной и опричниной. Возможное решение проще всего описать на конкретном примере. Представим себе какого-нибудь предпринимателя, который занимается производством сосисок. Вот он начинает своё дело. Возможно, что это семейный бизнес или что-то вроде артели или кооператива, а возможно, что это просто частное дело, решающего значения это в данном случае не имеет.

Сосиски он делает хорошие, продаёт их по удачной цене, дело развивается, объём продаж растёт, и в итоге в какой-то момент его предприятие достигает размеров, которые по закону предварительно определены, как максимальные для нахождения в земщине. Здесь необходимо заметить, что одной из важнейших задач опричнины является недопущение существования крупного частного капитала, который в любой системе рано или поздно начинает обрастать самостоятельным политическим могуществом и по этой причине имеет объективно деструктивный характер.

Таким образом, перед нашим предпринимателем, когда он достигает допустимого в земщине потолка, появляется выбор из двух возможностей. Во-первых, он может со всем своим делом перейти в опричнину, но тогда он превращается из собственника в государева управляющего, и дальше уже всё решается в каждом случае конкретно — определяются условия существования в опричнине.

Во-вторых, он может просто отказаться от дальнейшего развития своего бизнеса, удовлетворяясь уже достигнутым уровнем. В условиях современного капитализма это сделать практически невозможно, так он предполагает рост ради роста и развитие ради развития. Как отмечал ещё в начале 20-го века Вернер Зомбарт, большинство современных предпринимателей сами не знают, зачем они отдают все силы своему делу, несмотря на то, что уровень доходов, позволяющий обеспечить безбедное существование, ими уже достигнут. В этой ситуации уже не дело существует для того, чтобы они жили лучше, а они существуют для того, чтобы дело росло. Чаще всего это заканчивается тем, что после их смерти это дело становится акционерным обществом, акции которого выходят на рынок и само предприятие принадлежит уже вообще неизвестно кому.

В нашем случае дело обстоит иначе, появляется возможность выбора. Земский предприниматель может просто отказывается от дальнейшего развития дела и наслаждаться жизнью, переключив свою активность, например, на общественную сферу и стать земским деятелем. Однако, если он увлечён своим делом, хочет добиться в нём большего, то ему нужно перейти в опричнину, предоставив предприятие в собственность Государя. Сам потолок, определяющий уровень, при котором переход из земщины в опричнину становится неизбежным, должен быть довольно гибким и меняться в зависимости от общей ситуации в стране.

Опричные банки

Другим важным вопросом в условиях экономической опричнины является функционирование финансовой системы и, прежде всего, банковского сектора. Здесь тоже необходимо действует разделение на опричнину и земщину. Есть крупные государевы банки, которые существуют в условиях опричнины и их задача — обслуживать опричные крупные предприятия. Они им предоставляют кредиты и обеспечивают выполнение крупных финансовых операций.

Здесь надо заметить, что независимо от того, о чём мы говорим — об опричнине или земщине — кредит должен иметь тот вид, который он имел в раннем капитализме. Тогда банк, который кредитовал любую операцию, участвовал в будущей прибыли, а она не была ему гарантирована изначально в виде обязательной выплаты процентов по кредиту, как это имеет место быть сейчас (кстати, такой же вид он имел в сберегательных кассах в России, в 19-м веке, после реформ Александра II). Если прибыль есть, то банк, как организация предоставившая кредит, получает свою долю, которая была изначально оговорена. Если же прибыли нет, то банк, как и все участники предприятия, участвует в убытках.

Таким образом, в рамках опричнины существуют крупные государевы банки, которые занимаются финансовой деятельностью, обслуживанием государевых же опричных предприятий, выполняя во многом те же функции, которые выполняли отраслевые банки в СССР, особенно в сталинскую эпоху. Они кредитуют предприятия, финансово обеспечивая их развитие, проводят разного рода технические операции и хранят у себя на счетах деньги этих предприятий. Вопрос степени их самостоятельности в принятии решений носит частный и оперативный характер, он может решаться в разных случаях по-разному.

Гибкость опричной системы

Вообще, система опричнины, как любая система прямого управления, позволяет, несмотря на жёсткость своих базовых принципов, вести себя максимально гибко в зависимости от социально-политической ситуации. Она может очень легко корректироваться и «подкручиваться». Могут сдвигаться, изменяться, быть подвижными границы опричнины. В каких-то ситуациях, когда требуются серьёзные мобилизационные усилия всей страны, опричная зона может становиться больше. Но в ситуации, когда мобилизационный прорыв уже совершён, могут быть, напротив, расширены границы земщины или допущены некоторые послабления в режиме, действующем внутри самой опричнины. Может быть поднят потолок для предприятий внутри земщины, по достижении которого они должны либо останавливаться в своём развитии, либо переходить в опричнину. Также могут быть расширены права опричных предприятий, например, введено что-то вроде позднесоветской системы хозрасчёта. В общем, тут возможны совершенно различные варианты.

Вся эти система приобретает необходимую гибкость именно за счёт того, что опричный сектор экономики — это не государственная бюрократическая собственность, которой управляет большой, тяжёлый, формально ничем не владеющий бюрократический аппарат. Это личная собственность Государя. То есть, как уже говорилось выше, Государь, в самом буквальном смысле этого слова, является «хозяином земли русской».

В отличие от огромной плановой экономики Советского Союза, которая действительно отличалась своей неэффективностью ввиду невозможности реагировать на меняющиеся постоянно обстоятельства, опричная экономика в силу, опять же, личного управления Государем, может гибко регулироваться. (Конечно при посредстве управляющих, которых опять же он лично, без посредничества какой-либо бюрократической процедуры, назначает.) Как любая личная собственность, опричная экономика может быть организована любым необходимым её хозяину способом.

Например, ахиллесовой пятой позднесоветской экономики была её жёсткая отраслевая структура. Можно вспомнить, как в советские времена много говорилось о необходимости развития межотраслевых связей, о постоянных проблемах со смежниками и т.д. Опричная экономика может быть организована наоборот — в виде того, что сейчас называют системой вертикальных холдингов, то есть, когда в какую-то группу под одним управляющим, назначенным лично Государем, входят предприятия не одной отрасли, а одной производственной цепочки. В силу личного характера управления вся система становится очень гибкой, поскольку отсутствуют бесконечные согласования между инстанциями. Однако в рамках самой системы действуют очень жёсткие правила, обеспечивающие чёткость и оперативность исполнения принятых решений.

В свою очередь, и в отношении земщины не стоит говорить о царстве частной собственности. Система должна быть выстроена так, чтобы основными там были коллективные формы собственности, в виде разного рода кооперативных и артельных структур.

Важным вопросом является то, насколько границы опричнины должны быть определены не только хозяйственно, но и географически? Например, может ли быть в рамках одного города опричная и земская территория? Может ли быть, например, Центральный округ в опричнине, а Восточный в земщине? Здесь возможны различные решения. Так, если речь идёт о таком мегаполисе, как Москва, наверное, может. Тем более, что, на мой взгляд, это будет хорошим способом расформирования мегаполисов, которые являются наследием капиталистического модерна и жить в которых, как мы все знаем, практически невозможно. Конечно, если мы говорить о небольших городах, то они, скорее всего, должны либо целиком находится в земщине, либо в опричнине. Возможно также, что с точки зрения административного управления, губернские центры должны быть земскими. А промышленные моногорода — опричными.

Заключение

В заключение важно отметить, что опричная система не должна быть экстраординарным и временным принципом политического управления, это должен быть постоянный принцип организации хозяйственной деятельности. Однако, хотелось бы ещё раз подчеркнуть, что всё это возможно только при наличия действительно самодержавного Государя, имеющего божественную санкцию на свою власть. Никакой другой вариант, будь это вождь, диктатор или полновластный президент, невозможен, потому что в этом случае им просто не хватит легитимности. Тот правитель, чей источник власти находится в человеческой воле, не может владеть теми людьми, которые его и поставили над собой. Тогда как в данном случае, речь идёт не о правлении людьми, а именно о владении. А владеть людьми может только Государь, которому власть дана от Бога.

Кроме того, мы снова упираемся в вопрос собственности — кому всё это принадлежит? Представим конкретный нефтеперерабатывающий завод. Если он принадлежит государству, то опять-таки, получается, что он принадлежит управляющей бюрократии. А вот в системе опричнины он рассматривается уже не просто, как ресурс, из которого качают деньги или с помощью которого что-то производят, а как система, в которую включены и все те, кто на нём работает и их семьи. Соответственно, тот, кому всё это принадлежит, не должен быть абстрактен, ему надлежит быть вполне понятной и конкретной личностью, и всем должно быть понятно, откуда у этой личности берётся право владеть тем, чем она владеет.

Конечно, всегда возникает определённого рода соблазн. Можно решить, что, поскольку в современных условиях возрождение монархии представляется почти невозможным (во всяком случае трудно представить себе каким образом сейчас это может быть осуществимо), то можно попробовать реализовать идеи опричнины без самодержавия, просто в качестве удачной модели для прорыва. Однако в таких условиях данная модель нереализуема, она просто превращается в систему безосновательного произвола. Может быть, на начальном этапе это и сработает, как, собственно, сработала сталинская модель, Но, во-первых, у этой модели было большое количество недостатков и перверсий, связанных именно с недостатком легитимности, а, во-вторых, эта модель оказалась возможна только в силу ряда объективных условий. Прежде всего потому, что было необходимо подготовится к войне, неизбежное начало которой все так или иначе осознавали. Кроме того, многое в той системе неизбежно было построено на экстраординарном насилии, которое не может продолжаться бесконечно. И первые же послабления погубили её.

В свою очередь опричная система должна существовать на совершенно иных основаниях: любви к Государю, как носителю власти данной свыше, на ощущении собственной защищённости и безопасности и на возможности полностью реализоваться.

За спиной у России ХХ век, и мы должны учитывать тот опыт, который приобрели за это время русские люди. Сейчас остаётся актуальным в памяти людей советское время, когда социальная справедливость была если не реальностью, то идеалом, к которому принято было стремиться. Также и после того, как пройдёт нынешняя эпоха, останется память о капитализме, предоставившем возможность собственной экономической реализации и определённую независимость от государства.

Поэтому, если наступит время, при котором опричная система может быть реализована, мы должны будем учитывать весь тот опыт, который прошли. Опричная (а уж если быть совсем точным — опрично-земская) система позволяет реализовать обе возможности, предоставляя человеку выбор между социальной стабильностью и возможностью служения настоящему Делу в опричнине, — и личной независимостью, жизнью по своим правилам, но под свою ответственность в земщине.

И каждый человек, семья, некая община так или иначе смогут выбирать и решать для себя, как и где им жить и работать.

P.S. Автор хотел бы выразить свою признательность Виталию Аверьянову за помощь, оказанную при создании этой статьи.

http://pravaya.ru/look/19160

* * *



HTML-версия от 21.08.2010, project03.ru/pr/, projectrussia.orthodoxy.ru